Page 678 - Тихий Дон

Под самой Усть-Медведицкой трещала частая ружейная перестрелка, лениво и звучно
бухали редкие орудийные выстрелы. Бой только что начинался.
Генерал Фицхелауров завтракал, когда немолодой потасканного вида адъютант
доложил:
— Командир Первой повстанческой дивизии Мелехов и начальник штаба дивизии
Копылов.
— Проси в мою комнату, — Фицхелауров большой жилистой рукой отодвинул
тарелку, заваленную яичной скорлупой, не спеша выпил стакан парного молока и, аккуратно
сложив салфетку, встал из-за стола.
Саженного роста, старчески грузный и рыхлый, он казался неправдоподобно большим
в этой крохотной казачьей горенке с покосившимися притолоками дверей и подслеповатыми
окошками. На ходу поправляя стоячий воротник безупречно сшитого мундира, гулко
кашляя, генерал прошел в соседнюю комнату, коротко поклонился вставшим Копылову и
Григорию и, не подавая руки, жестом пригласил их к столу.
Придерживая шашку, Григорий осторожно присел на краешек табурета, искоса глянул
на Копылова.
Фицхелауров тяжело опустился на хрустнувший под ним венский стул, согнул
голенастые ноги, положив на колени крупные кисти рук, густым низким басом заговорил:
— Я пригласил вас, господа офицеры, для того чтобы согласовать кое-какие вопросы…
Повстанческая партизанщина кончилась! Ваши части перестают существовать как
самостоятельное целое, да целым они, по сути, и не были. Фикция. Они вливаются в
Донскую армию. Мы переходим в планомерное наступление, пора все это осознать и
безоговорочно подчиняться приказам высшего командования. Почему, извольте ответить,
вчера ваш пехотный полк не поддержал наступления штурмового батальона? Почему полк
отказался идти в атаку, несмотря на мое приказание? Кто командир вашей так называемой
дивизии?
— Я, — негромко ответил Григорий.
— Потрудитесь ответить на вопрос!
— Я только вчера прибыл в дивизию.
— Где вы изволили быть?
— Заезжал домой.
— Командир дивизии во время боевых операций изволит гостить дома! В дивизии —
бардак! Распущенность! Безобразие! — Генеральский бас все громче грохотал в тесной
комнатушке; за дверями уже ходили на цыпочках и шептались, пересмеиваясь, адъютанты;
щеки Копылова все больше и больше бледнели, а Григорий, глядя на побагровевшее лицо
генерала, на его сжатые отечные кулаки, чувствовал, как и в нем самом просыпается
неудержимая ярость.
Фицхелауров с неожиданной легкостью вскочил, — ухватись за спинку стула, кричал:
— У вас не воинская часть, а красногвардейский сброд!.. Отребье, а не казаки! Вам,
господин Мелехов, не дивизией командовать, а денщиком служить!.. Сапоги чистить!
Слышите вы?! Почему не был выполнен приказ?! Митинга не провели? Не обсудили?
Зарубите себе на носу: здесь вам не товарищи, и большевицких порядков мы не позволим
заводить!.. Не позволим!..
— Я попрошу вас не орать на меня! — глухо сказал Григорий и встал, отодвинув ногой
табурет.
— Что вы сказали?! — перегнувшись через стол, задыхаясь от волнения, прохрипел
Фицхелауров.
— Прошу на меня не орать! — громче повторил Григорий. — Вы вызвали нас для того,
чтобы решать… — На секунду смолк, опустил глаза и, не отрывая взгляда от рук
Фицхелаурова, сбавил голос почти до шепота: — Ежли вы, ваше превосходительство,
опробуете тронуть меня хоть пальцем, — зарублю на месте!
В комнате стало так тихо, что отчетливо слышалось прерывистое дыхание