Page 682 - Тихий Дон

решил сам вести в атаку 2-й пехотный полк.
Около крайнего орудия, искусно замаскированного ветками боярышника, его задержал
командир батареи:
— Полюбуйся, Григорий Пантелевич, на английскую работу. Сейчас они начнут по
мосту бить. Давай подымемся на курганик?
В бинокль была чуть видна тончайшая полоска понтонного моста, перекинутого через
Дон красными саперами. По ней беспрерывным потоком катились подводы.
Минут через десять английская батарея, расположившаяся за каменистой грядой, в
лощине, повела огонь. Четвертым снарядом мост был разрушен почти на середине. Поток
подвод приостановился. Видно было, как красноармейцы, суетясь, сбрасывали в Дон
разбитые брички и трупы лошадей.
Тотчас же от правого берега отвалили четыре баркаса с саперами. Но не успели они
заделать разрушенный настил на мосту, как английская батарея снова послала пачку
снарядов. Один из них разворотил въездную дамбу на левом берегу, второй взметнул возле
самого моста зеленый столб воды, и возобновившееся движение по мосту снова
приостановилось.
— А и точно же бьют, сукины сыны! — с восхищением сказал командир батареи. —
Теперь они до ночи не дадут им переправляться. Мосту этому не быть живу!
Григорий, не отнимая от глаз бинокля, спросил:
— Ну, а ты чего молчишь? Поддержал бы свою пехоту. Ведь вон они, пулеметные
гнезда.
— И рад бы, да ни одного снаряда нету! С полчаса назад кинул последний и заговел.
— Так чего же ты тут стоишь? Берись на передки и езжай к чертовой матери!
— Послал к кадетам за снарядами.
— Не дадут, — решительно сказал Григорий.
— Раз уж отказали, послал в другой раз. Может, смилуются. Да нам хоть бы десяточка
два, чтобы подавить вот эти пулеметы. Шутка дело — двадцать три души наших побили. А
еще сколько покладут? Глянь, как они строчат!..
Григорий перевел взгляд на казачьи окопы — возле них на косогоре пули по-прежнему
рыли сухую землю. Там, где ложилась пулеметная очередь, возникала полоска пыли, словно
кто-то невидимый молниеносно проводил вдоль окопов серую тающую черту. На всем
протяжении казачьи окопы как бы дымились, заштрихованные пылью.
Теперь Григорий уже не следил за попаданиями английской батареи. Минуту он
прислушивался к неумолчной артиллерийской и пулеметной стрельбе, а потом сошел с
кургана, догнал Ермакова.
— Не ходи в атаку до тех пор, пока не получишь от меня приказа. Без артиллерийской
поддержки мы их не собьем.
— А я тебе не это говорил? — укоризненно сказал Ермаков, садясь на своего
разгоряченного скачкой и стрельбой коня.
Григорий провожал глазами бесстрашно скакавшего под выстрелами Ермакова, с
тревогой думая: «И чего его черт понес напрямки? Скосят пулеметом! Спустился бы в
лощину, по теклине поднялся вверх и за бугром без опаски добрался бы до своих». Ермаков
бешеным карьером доскакал до лощины, нырнул в нее и на той стороне не показался.
«Значит, понял! Теперь доберется», — облегченно решил Григорий и прилег возле кургана,
не спеша свернул цигарку.
Странное равнодушие овладело им! Нет, не поведет он казаков под пулеметный огонь.
Незачем. Пусть идут в атаку офицерские штурмовые роты. Пусть они забирают
Усть-Медведицкую. И тут, лежа под курганом, впервые Григорий уклонился от прямого
участия в сражении. Не трусость, не боязнь смерти или бесцельных потерь руководили им в
этот момент. Недавно он не щадил ни своей жизни, ни жизни вверенных его командованию
казаков. А вот сейчас словно что-то сломалось… Еще никогда до этого не чувствовал он с
такой предельной ясностью всю никчемность происходившего. Разговор ли с Копыловым