Page 691 - Тихий Дон

— Сейчас вы получите деньги, пятьсот рублей. Выдаст их вам вот этот офицер.
Войсковой атаман Африкан Петрович Богаевский и правительство Дона благодарят вас за
выказанное вами высокое мужество и просят принять сочувствие… Они сочувствуют вам в
вашем горе.
Дарья не все поняла из того, что ей говорил генерал. Она поблагодарила кивком
головы, взяла из рук адъютанта деньги и тоже, молча улыбаясь, посмотрела прямо в глаза
нестарому генералу. Они были почти одинакового роста, и Дарья без особого стеснения
разглядывала сухощавое генеральское лицо. «Дешево расценили моего Петра, не дороже
пары быков… А генералик ничего из себя, подходящий», — со свойственным ей цинизмом
думала она в этот момент. Сидорин ждал, что она вот-вот отойдет, но Дарья что-то медлила.
Адъютант и офицеры, стоявшие позади Сидорина, движениями бровей указывали друг другу
на разбитную вдову; в глазах их забегали веселые огоньки; даже полковник-англичанин
оживился, поправил пояс, переступил с ноги на ногу, и на бесстрастном лице его появилось
нечто отдаленно похожее на улыбку.
— Мне можно идти? — спросила Дарья.
— Да-да, разумеется! — торопливо разрешил Сидорин.
Дарья неловким движением сунула в разрез кофточки деньги, направилась к толпе. За
ее легкой, скользящей походкой внимательно следили все уставшие от речей и церемоний
офицеры.
К Сидорину неуверенно подходила жена покойного Мартина Шамиля. Когда и к ее
старенькой кофтенке была приколота медаль, Шамилиха вдруг заплакала, да так
беспомощно и по-женски горько, что лица офицеров сразу утратили веселое выражение и
стали серьезными, сочувственно-кислыми.
— Ваш муж тоже убит? — нахмурясь, спросил Сидорин.
Плачущая женщина закрыла лицо руками, молча кивнула головой.
— У нее детей на воз не покладешь! — басом сказал кто-то из казаков.
Сидорин повернулся лицом к англичанину, громко сказал:
— Мы награждаем женщин, проявивших в боях с большевиками исключительное
мужество. У большинства из них мужья были убиты в начале восстания против
большевиков, и эти женщины-вдовы, мстя за смерть Мужей, уничтожили целиком крупный
отряд местных коммунистов. Первая из награжденных мною — жена офицера —
собственноручно убила прославившегося жестокостями комиссара-коммуниста.
Переводчик-офицер бегло заговорил по-английски. Полковник выслушал, наклонил
голову, сказал:
— Я восхищаюсь храбростью этих женщин. Окажите, генерал, они участвовали в боях
наравне с мужчинами?
— Да, — коротко ответил Сидорин и нетерпеливым движением руки пригласил
подойти поближе третью вдову.
Вскоре после вручения наград гости отбыли в станицу. Народ торопливо стал
расходиться с плаца, спеша на покос, и через несколько минут после того, как скрылись
сопровождаемые собачьим лаем автомобили, возле церковной ограды осталось только трое
стариков.
— Диковинные времена заступили! — сказал один из них и широко развел руками. —
Бывалоча, на войне егорьевский крест али медаль давали за больши-и-ие дела, за геройство,
да кому давали-то? Самым ухачам, отчаюгам! Добывать кресты не дюже много рискателей
находилось. Недаром сложили поговорку: «Иль домой с крестом, иль лежать пластом». А
нынче медали бабам понавешали… Да хучь бы было за что, а то так… Казаки пригнали в
хутор, а они кольями побили пленных, обезруженных людей. Какая же тут геройства? Не
пойму, накажи господь!
Другой старик, подслеповатый и немощный, отставил ногу, не спеша достал из кармана
свернутый в трубку матерчатый кисет, сказал:
— Им, начальству, виднее из Черкасскова. Стало быть, там рассудили так: надо и бабам