Page 695 - Тихий Дон

балок и зеленые шапки верб над далекими прудами.
На четвертые сутки Дарья прямо с поля собралась идти в станицу. Она заявила об этом,
когда сели на стану полудновать.
Пантелей Прокофьевич с неудовольствием и насмешкой спросил:
— Чего это тебе приспичило? До воскресенья не могешь подождать?
— Стало быть, дело есть и ждать некогда.
— Так-таки и дня подождать нельзя?
Дарья сквозь зубы ответила:
— Нет!
— Ну уж раз так гребтится, что и трошки потерпеть нельзя, — иди. А все-таки, что это
у тебя за дела такие спешные проявились? Прознать можно?
— Все будете знать — раньше времени помрете.
Дарья, как и всегда, за словом в карман не лазила, и Пантелей Прокофьевич, сплюнув
от досады, прекратил расспросы.
На другой день, по дороге из станицы, Дарья зашла в хутор. Дома была одна
Ильинична с детишками. Мишатка подбежал было к тетке, но она холодно отстранила его
рукой, спросила у свекрови:
— А Наталья где же, мамаша?
— Она на огороде, картошку полет. На что она тебе понадобилась? Либо старик за ней
прислал? Нехай он с ума не сходит! Так ему и скажи!
— Никто за ней не присылал, я сама хотела кое-что ей сказать.
— Ты пеши пришла?
— Пеши.
— Скоро управятся наши?
— Должно, завтра.
— Да погоди, куда ты летишь? Сено-то дюже дожди попортили? — назойливо
выспрашивала старуха, идя следом за сходившей с крыльца Дарьей.
— Нет, не дюже. Ну, я пойду, а то некогда…
— С огорода зайди рубаху старику возьми. Слышишь?
Дарья сделала вид, будто не расслышала, и торопливо направилась к скотиньему базу.
Возле пристани остановилась, прищурившись, оглядела зеленоватый, дышащий пресной
влагой простор Дона, медленно пошла к огородам.
Над Доном гулял ветер, сверкали крыльями чайки. На пологий берег лениво наползала
волна. Тускло сияли под солнцем меловые горы, покрытые прозрачной сиреневой марью, а
омытый дождями прибрежный лес за Доном зеленел молодо и свежо, как в начале весны.
Дарья сняла с натруженных ног чирики, вымыла ноги и долго сидела на берегу, на
раскаленной гальке, прикрыв глаза от солнца ладонью, вслушиваясь в тоскливые крики чаек,
в равномерные всплески волн. Ей было грустно до слез от этой тишины, от хватающего за
сердце крика чаек, и еще тяжелей и горше казалось то несчастье, которое так внезапно
обрушилось на нее.
Наталья с трудом разогнула спину, прислонила к плетню мотыгу и, завидев Дарью,
пошла к ней навстречу.
— Ты за мной, Даша?
— К тебе со своим горюшком…
Они присели рядом. Наталья сняла платок, поправила волосы, выжидающе глянула на
Дарью. Ее поразила перемена, происшедшая с Дарьиным лицом за эти дни: щеки осунулись
и потемнели, на лбу наискось залегла глубокая морщинка, в глазах появился горячий
тревожный блеск.
— Что это с тобой? Ты ажник с лица почернела, — участливо спросила Наталья.
— Небось почернеешь… — Дарья насильственно улыбнулась, помолчала. — Много
тебе ишо полоть?
— К вечеру кончу. Так что с тобой стряслось?