Page 729 - Тихий Дон
P. 729

Григорий засмеялся,  встряхнул  волосами.  Эти  парни  ему  положительно  нравились,  а
               бессмысленно  улыбавшийся  и  уморительно  говоривший  по-русски  лейтенант  был  прямо
               великолепен.
                     Вытирая стаканы, поручик говорил:
                     — Две недели я с ним валандаюсь, это каково? Он работает в качестве инструктора по
               вождению  танков,  приданных  к  нашему  Второму  корпусу,  а  меня  пристегнули  к  нему
               переводчиком. Я свободно говорю по-английски, это меня и погубило… У нас тоже пьют, но
               не так. А это — черт знает что! Увидите, на что он способен! Ему одному в сутки надо не
               меньше четырех-пяти бутылок коньяку. С промежутками выпивает все, а пьяным не бывает,
               и  даже  после  такой  порции  способен  работать.  Он  меня  уморил.  Желудок  у  меня  что-то
               начинает побаливать, настроение все эти дни ужасное, и весь я до того проспиртовался, что
               теперь  даже около  горящей  лампы  боюсь  сидеть…  Черт  знает  что! —  Говоря, он  доверху
               наполнил коньяком два стакана, себе налил чуть-чуть.
                     Лейтенант,  указывая  глазами  на  стакан,  смеясь,  что-то  начал  оживленно  говорить.
               Поручик,  умоляюще  положив  руку  на  сердце,  отвечал  ему,  сдержанно  улыбаясь,  и  лишь
               изредка  и  на  миг  в  черных  добрых  глазах  его  вспыхивали  злые  огоньки.  Григорий  взял
               стакан, чокнулся с радушными хозяевами, выпил залпом.
                     — О! — одобрительно сказал англичанин и, отхлебнув из своего стакана, презрительно
               посмотрел на поручика.
                     Большие  смуглые  рабочие  руки  лейтенанта  лежали  на  столе,  на  тыльной  стороне
               ладоней в порах темнело машинное масло, пальцы шелушились от частого соприкосновения
               с бензином и пестрели застарелыми ссадинами, а лицо было холеное, упитанное, красное.
               Контраст  между  руками  и  лицом  был  так  велик,  что  Григорию  казалось  иногда,  будто
               лейтенант сидит в маске.
                     — Вы меня избавляете, — сказал поручик, наливая вровень с краями два стакана.
                     — А он один, что же, не пьет?
                     — В том-то и дело! С утра пьет один, а вечером не может. Ну что ж, давайте выпьем.
                     — Крепкая  штука…  —  Григорий  отпил  немного  из  стакана,  но  под  удивленным
               взглядом лейтенанта вылил в рот остальное.
                     — Он говорит, что вы молодчина. Ему нравится, как вы пьете.
                     — Я поменялся бы с вами должностями, — улыбаясь, сказал Григорий.
                     — Уверен, что после двух недель вы бы сбежали!
                     — От такого добра?
                     — Уж я-то, во всяком случае, от этого добра сбегу.
                     — На фронте хуже.
                     — Здесь тоже фронт. Там от пули или осколка можно окочуриться, и то не наверняка, а
               здесь  белая  горячка  мне  обеспечена.  Попробуйте  вот  эти  консервированные  фрукты.
               Ветчины не хотите?
                     — Спасибо, я ем.
                     — Англичане — мастера на эти штуки. Они свою армию не так кормят, как мы.
                     — А мы разве кормим? У нас армия — на подножном корму.
                     — К сожалению, это верно. Однако при таком методе обслуживания бойцов далеко не
               уедешь, особенно если разрешить этим бойцам безнаказанно грабить население…
                     Григорий внимательно посмотрел на поручика, спросил:
                     — А вы далеко собираетесь ехать?
                     — Нам  же  по  пути,  о  чем  вы  спрашиваете? —  Поручик  не  заметил,  как  лейтенант
               завладел бутылкой и налил ему полный стакан.
                     — Теперь уж придется вам выпить, до донышка, — улыбнулся Григорий.
                     — Начинается! — глянув на стакан, простонал поручик. Щеки его зацвели сплошным
               тонким румянцем.
                     Все трое молча чокнулись, выпили.
                     — Дорога-то  у  нас  одна,  да  едут  все  по-разному…  —  снова  заговорил  Григорий,
   724   725   726   727   728   729   730   731   732   733   734