Page 724 - Тихий Дон

заезжал в Слащевскую, там у меня — сродствие. Я добро помню, Григорий Пантелевич! Не
откажи в милости, хочу угостить тебя, а? Везу в сумах две бутылки чистого спирту, давай их
зараз разопьем?
Григорий отказался наотрез, но бутылку спирта, предложенную в подарок, взял.
— Что там было! Казачки и офицеры сгрузились добром! — хвастливо рассказывал
Семак. — Я и в Балашове побывал. Взяли мы его и кинулись перво-наперво к железной
дороге, там полно стояло составов, все путя были забитые. В одном вагоне — сахар, в
другом — обмундирование, в третьем — разное имущество. Иные из казаков по сорок
комплектов одежи взяли! А потом, как пошли жидов тресть, — смех! Из моей полусотни
один ловкач по жидам восемнадцать штук карманных часов насобирал, из них десять
золотых, навешал, сукин кот, на грудях, ну прямо самый что ни на есть богатейший купец! А
перстней и колец у него оказалось — не счесть! На каждом пальце по два да по три…
Григорий указал на раздутые переметные сумки Семака, спросил:
— А у тебя это что?
— Так… Разная разность.
— Тоже награбил?
— Ну ты уж скажешь — награбил… Не награбил, а добыл по закону. Наш командир
полка так сказал: «Возьмете город — на двое суток он в вашем распоряжении!» Что же я —
хуже других? Брал казенное, что под руку попадалось… Другие хуже делали.
— Хороши вояки! — Григорий с отвращением оглядел добычливого подхорунжего,
сказал: — С такими подобными, как ты, на большой дороге, под мостами сидеть, а не
воевать! Грабиловку из войны учинили! Эх вы, сволочи! Новое рукомесло приобрели! А ты
думаешь, за это когда-нибудь не спустят шкуры и с вас, и с вашего полковника?
— За что же это?
— За это самое!
— Кто же это могет спустить?
— Кто чином повыше.
Семак насмешливо улыбнулся, сказал:
— Да они сами такие-то! Мы хучь в сумах везем да на повозках, а они цельными
обозами отправляют.
— А ты видал?
— Скажешь тоже — видал! Сам сопровождал такой обоз до Ярыженской. Одной
серебряной посуды, чашков, ложков был полный воз! Кое-какие из офицерьев налетывали:
«Чего везете? А ну, показывай!» Как скажу, что это — личное имущество генерала такого-то,
так и отъедут ни с чем.
— Чей же это генерал? — щурясь и нервно перебирая поводья, спросил Григорий.
Семак хитро улыбнулся, ответил:
— Позабыл его фамилию… Чей же он, дай бог памяти? Нет, заметило, не вспомню! Да
ты зря ругаешься, Григорий Пантелевич. Истинная правда, все так делают! Я ишо промежду
других, как ягнок супротив волка; я легочко брал, а другие телешили людей прямо средь
улицы, жидовок сильничали прямо напропалую! Я этими делами не занимался, у меня своя
законная баба есть, да какая баба-то: прямо жеребец, а не баба! Нет-нет, это ты зря на меня
сердце поимел. Погоди, куда же ты?
Григорий кивком головы холодно попрощался с Семаком, сказал Прохору:
— Трогай за мной! — и пустил коня рысью.
По пути все чаще попадались одиночками и группами ехавшие в отпуск казаки.
Нередко встречались пароконные подводы. Груз на них был прикрыт брезентами или
ряднами, заботливо увязан. Позади подвод, привстав на стременах, рысили казаки, одетые в
новенькие летние гимнастерки, в красноармейские, защитного цвета, штаны, запыленные,
загорелые лица казаков были оживлены, веселы, но, встречаясь с Григорием, служивые
старались поскорее разминуться, проезжали молча, как по команде поднося руки к
козырькам фуражек, и заговаривали снова между собой, лишь отъехав на почтительное