Page 731 - Тихий Дон

— Да.
— За здоровье ваших детей! У меня их нет, а может быть, и есть, но если и есть, то они
где-нибудь, наверное, бегают продавцами газет… У Кэмпбелла в Англии — невеста. Он ей
аккуратно, в неделю два раза, пишет. И пишет, наверно, всякую ерунду. Я его почти
ненавижу. Что?
— Я ничего не говорю. А почему он красных уважает?
— Кто сказал — «уважает»?
— Вы сказали.
— Не может быть! Он не уважает их, не может уважать, вы ошибаетесь! А впрочем, я
спрошу у него.
Кэмпбелл внимательно выслушал бледного и пьяного поручика, что-то долго говорил.
Не дождавшись, Григорий спросил:
— Чего он лопочет?
— Он видел, как они в пешем строю, обутые в лапти, шли в атаку на танки. Этого
достаточно? Он говорит, что народ нельзя победить. Дурак! Вы ему не верьте.
— Как не верить?
— Вообще.
— Ну, как?
— Он пьян и болтает ерунду. Что значит — нельзя победить народ? Часть его можно
уничтожить, остальных привести в исполнение… Как я сказал? Нет, не в исполнение, а в
повиновение. Это мы кончаем какую? — Поручик уронил голову на руки, опрокинул локтем
банку с консервами и минут десять сидел, навалившись на стол грудью, часто дыша.
За окнами стояла темная ночь. В ставни барабанил частый дождь. Где-то далеко
погромыхивало, и Григорий не мог понять — гром это или орудийный гул. Кэмпбелл,
окутанный синим облаком сигарного дыма, цедил коньяк. Григорий растолкал поручика,
нетвердо стоя на ногах, сказал:
— Слушай, спроси у него: почему это красные нас должны побить?
— К черту! — буркнул поручик.
— Нет, ты спроси.
— К черту! Пошел к черту!
— Спрашивай, тебе говорят!
Поручик с минуту ошалело смотрел на Григория, потом, заикаясь, что-то сказал
внимательно выслушавшему Кэмпбеллу и снова уронил голову на сложенные ковшом
ладони. Кэмпбелл с пренебрежительной улыбкой посмотрел на поручика, тронул Григория
за рукав, молча начал объяснять: подвинул на середину стола абрикосовую косточку, рядом
с ней, как бы сопоставляя, ребром поставил свою большую ладонь и, щелкнув языком,
прикрыл ладонью косточку.
— Тоже выдумал! Это я и без тебя понимаю… — раздумчиво пробормотал Григорий.
Качнувшись, он обнял гостеприимного лейтенанта, широким движением показал на стол,
поклонился. — Спасибо за угощение. Прощай. И знаешь, что я тебе скажу? Езжай-ка ты
поскорей домой, пока тебе тут голову не свернули. Это я тебе — от чистого сердца.
Понятно? В наши дела незачем вам мешаться. Понял? Езжай, пожалуйста, а то тебе тут
накостыляют!
Лейтенант встал, поклонился, оживленно заговорил, время от времени беспомощно
поглядывая на уснувшего поручика, дружелюбно похлопывая Григория по спине.
Григорий с трудом нашел дверную щеколду, покачиваясь, вышел на крыльцо. Мелкий
косой дождь хлестнул его по лицу. Вспышка молнии озарила широкий двор, мокрое прясло,
глянцево блестящую листву деревьев в саду. Сходя с крыльца, Григорий поскользнулся, упал
и, когда стал подниматься, услышал голоса:
— Офицерики-то все пьют? — спрашивал кто-то, чиркая в сенях спичкой.
Глухой, простуженный голос со сдержанной угрозой отвечал:
— Они допьются… Они до своего допьются!