Page 808 - Тихий Дон

какой вы, бабы, народ… Хоть отрыгни, да подай вам. А ежли ее нету, этой соли, будь она
трижды проклята?
— Люди на быках на Маныч ездили. У них теперь и солка будет и все, а мы будем
пресное с кислым жевать…
— Как-нибудь проживем, Дуня. Вскорости должны привезти соль. Аль у нас этого
добра мало?
— У вас всего много.
— У кого это, у вас?
— У красных.
— А ты какая?
— Вот такая, какую видишь. Брехали-брехали: «Всего-то у нас будет много, да все
будем ровно жить да богато…» Вот оной богачество ваше: щи посолить нечем!
Мишка испуганно посмотрел на жену, побледнел:
— Что это ты, Дуняха! Как ты гутаришь? Да разве можно?
Но Дуняшка закусила удила: она тоже побледнела от негодования и злости и, уже
переходя на крик, продолжала:
— А так можно? Чего ты глаза вылупил-то? А ты знаешь, председатель, что у людей уж
десны пухнут без соли? Знаешь ты, что люди вместо соли едят? Землю на солонцах роют,
ходят ажник за Нечаев курган да в щи кладут эту землю… Об этом ты слыхал?
— Погоди, не шуми, слыхал… Дальше что?
Дуняшка всплеснула руками:
— Куда же дальше-то?
— Переживать-то это как-нибудь надо?
— Ну, и переживай!
— Я-то переживу, а вот ты… А вот у тебя вся ваша мелеховская порода наружу
выкинулась…
— Какая это порода?
— Контровая, вот какая! — глухо сказал Мишка и встал из-за стола. Он смотрел в
землю, не поднимая на жену глаз; губы его мелко дрожали, когда он говорил: — Ежли ишо
раз так будешь говорить — не жить нам с тобой вместе, так и знай! Твои слова — вражьи…
Дуняшка что-то хотела возразить, но Мишка скосил глаза и поднял сжатую в кулак
руку.
— Молчи!.. — приглушенно сказал он.
Дуняшка без страха, с нескрываемым любопытством всмотрелась в него, спустя
немного спокойно и весело сказала:
— Ну, и ладно, черт те об чем затеялись гутарить… Проживем и без соли! — Она
помолчала немного и с тихой улыбкой, которую так любил Мишка, сказала: — Не серчай,
Миша! На нас, на баб, ежли за все серчать, так и сердца не хватит. Мало ли чего не скажешь
от дурна ума… Ты взвар будешь пить или кислого молока положить тебе?
Несмотря на молодость, Дуняшка была уже умудрена житейским опытом и знала, когда
в ссоре можно упорствовать, а когда надо смириться и отступить…
Недели через две после этого от Григория пришло письмо. Он писал, что был ранен на
врангелевском фронте и что после выздоровления будет, по всей вероятности,
демобилизован. Дуняшка сообщила мужу о содержании письма, осторожно спросила:
— Прийдет он домой, Миша, как же тогда будем жить?
— Перейдем в мою хату. Нехай он один тут живет. Имущество поделим.
— Вместе нам нельзя. Он, по всему видать, Аксинью возьмет.
— Ежли б и можно было, все одно я жить с твоим братцем под одной крышей не стал
бы, — резко заявил Мишка.
Дуняшка изумленно подняла брови:
— Почему, Миша?
— Ты же знаешь.