Page 102 - Золотой телёнок

Балаганов спустил в море бухгалтера, который с необыкновенной быстротой поплыл по-
собачьи, колотя воду руками и ногами. При виде Берлаги Егор Скумбриевич в страхе
окунулся с головой.
Между тем уполномоченный по копытам растянулся на песочке и закурил папиросу.
Ждать ему пришлось минут двадцать. Первым вернулся Берлага. Он присел на корточки,
вынул из кармана брюк носовой платок и, вытирая лицо, сказал:
— Сознался наш Скумбриевич. Очной ставки не выдержал.

— Выдал, гадюка? - добродушно спросил Шура. И, отняв от губ окурок большим и
указательным пальцами, щелкнул языком. При этом из его рта вылетел плевок, быстрый
и длинный, как торпеда.
Прыгая на одной ноге и нацеливаясь другой ногой в штанину, Берлага туманно пояснил:

— Я это сделал не в интересах истины, а в интересах правды.
Вторым прибыл великий комбинатор. Он с размаху лег на живот и, прижавшись щекой к
нагретому песку, долго и многозначительно смотрел на вылезавшего из воды синего
Скумбриевича. Потом он принял из рук Балаганова папку и, смачивая карандаш языком,
принялся заносить в дело добытые тяжелым трудом новые сведения.

Удивительное превращение произошло с Егором Скумбриевичем. Еще полчаса назад
волна приняла на себя активнейшего общественника, такого человека, о котором даже
председатель месткома товарищ Нидерландюк говорил: “Кто-кто, а Скумбриевич не
подкачает”. А ведь подкачал Скумбриевич. И как подкачал! Мелкая летняя волна
доставила на берег уже не дивное женское тело с головой бреющегося англичанина, а
какой-то бесформенный бурдюк, наполненный горчицей и хреном.
В то время, покуда великий комбинатор пиратствовал на море, Генрих Мария Заузе,
подстерегший все-таки Полыхаева и имевший с ним весьма крупный разговор, вышел из
“Геркулеса” в полном недоумении. Странно улыбаясь, он отправился на почтамт и там,
стоя за конторкой, покрытой стеклянной доской, написал письмо невесте в город Аахен:

“Дорогая девочка. Спешу сообщить тебе радостную весть. Наконец-то мой патрон
Полыхаев отправляет меня на производство. Но вот что меня поражает, дорогая Тили, - в
концерне “Геркулес” это называется загнать в бутылку (sagnat w butilku! ). Мой новый
друг Бомзе сообщил, что на производство меня посылают в виде наказания. Можешь ли
ты себе это представить? И сможет ли это когда-нибудь понять наш добрый доктор
математики Бернгард Гернгросс? “
ГЛАВА XIX. УНИВЕРСАЛЬНЫЙ ШТЕМПЕЛЬ

К двенадцати часам следующего дня по “Геркулесу” пополз слух о том, что начальник
заперся с какимто посетителем в своем пальмовом зале и вот уже тря часа не
отзывается ни на стук Серны Михайловны, ни на вызовы по внутреннему телефону,
Геркулесовцы терялись в догадках. Они привыкли к тому, что Полыхаева весь день водят
под ручку в коридорах, усаживают на подоконники или затаскивают под лестницу, где и
решаются все дела. Возникло даже предположение, что начальник отбился от категории
работников, которые “только что вышли”, и примкнул к влиятельной группе
“затворников”, которые обычно проникают в свои кабинеты рано утром, запираются там,
выключают телефон и, отгородившись таким образом от всего мира, сочиняют
разнообразнейшие доклады.

А между тем работа шла, бумаги требовали подписей, ответов и резолюций. Серна
Михайловна недовольно подходила к полыхаевской двери и прислушивалась. При этом в
ее больших ушах раскачивались легкие жемчужные шарики.

— Факт, не имеющий прецедента, — глубокомысленно сказала секретарша.
— Но кто же, кто это у него сидит? - спрашивал Бомзе, от которого несло смешанным
запахом одеколона и котлет. - Может, кто-нибудь из инспекции?
— Да нет, говорю вам, обыкновенный посетитель.