Page 97 - Золотой телёнок

— Хватит! — воскликнул великий комбинатор. - Больше ждать я не намерен. Приходится
действовать не только на суше, но и на море.

Он скинул костюм и рубашку, под которыми оказались купальные трусы, и, размахивая
руками, полез в воду. На груди великого комбинатора была синяя пороховая татуировка,
изображавшая Наполеона в треугольной шляпе и с пивной кружкой в короткой руке.
— Балаганов! - крикнул Остап уже из воды. - Разденьте и приготовьте Берлагу. Он,
может быть, понадобится.

И великий комбинатор поплыл на боку, раздвигая воды медным плечом и держа курс на
северо-северовосток, где маячил перламутровый живот Егора Скумбриевича.

Прежде чем погрузиться в морскую пучину, Остапу пришлось много поработать на
континенте. Магистральный след завел великого комбинатора под золотые буквы
“Геркулеса”, и он большую часть времени проводил в этом учреждении. Его уже не
удивляли комнаты с альковами и умывальниками, статуи и швейцар в фуражке с
золотым зигзагом, любивший потолковать об огненном погребении.

Из сумбурных объяснений отчаянного Берлаги выплыла полуответственная фигура
товарища Скумбриевича. Он занимал большой двухоконный номер, в котором когда-то
останавливались заграничные капитаны, укротители львов или богатые студенты из
Киева.
В комнате часто и раздражительно звонили телефоны, иногда отдельно, а иногда оба
сразу. Но никто не снимал трубок. Еще чаще раскрывалась дверь, стриженая служебная
голова, просунувшись в комнату, растерянно поводила очами и исчезала, чтобы тотчас
же дать место другой голове, но уже не стриженой, а поросшей жесткими патлами или
попросту голой и сиреневой, как луковица. Но и луковичный череп ненадолго застревал
в дверной щели. Комната была пуста.

Когда дверь открылась, быть может в пятидесятый раз за этот день, в комнату заглянул
Бендер. Он, как и все, повертел головой слева направо и справа налево и, как все,
убедился в том, что товарища Скумбриевича в комнате нету. Дерзко выражая свое
недовольство, великий комбинатор побрел по отделам, секциям, секторам и кабинетам,
спрашивая, не-видел ли кто товарища Скумбриевича. И во всех этих местах он получал
одинаковый ответ: “Скумбриевич только что здесь был”, или: “Скумбриевич минуту
назад вышел”.
Полуответственный Егор принадлежал к многолюдному виду служащих, которые или
“только что здесь были”, или “минуту назад вышли”. Некоторые из них в течение целого
служебного дня не могут даже добраться до своего кабинета. Ровно в девять часов такой
человек входит в учрежденческий вестибюль и, полный благих намерений, заносит
ножку на первую ступень лестницы. Его ждут великие дела. Он назначил у себя в
кабинете восемь важных рандеву, два широких заседания и одно узкое. На письменном
столе лежит стопка бумаг, требующих немедленного ответа. Вообще дел многое
множество, суток не хватает. И полуответственный или ответственный гражданин бодро
заносит ножку на мраморную ступень. Но опустить ее не так-то легко. “Товарищ
Парусинов, на одну минуту, — слышится воркующий голос, — как раз я хотел
проработать с вами один вопросик”. Парусинова мягко берут под ручку и отводят в
уголок вестибюля. И с этого момента ответственный или полуответственный работник
погиб для страны — он пошел по рукам. Не успеет он проработать вопросики пробежать
три ступеньки, как его снова подхватывают, уводят к окну или в темный коридор, или в
какой-нибудь пустынный закоулок, где неряха завхоз набросал пустые ящики, и что-то
ему втолковывают, чего-то добиваются, на чем-то настаивают и просят что-то провернуть
в срочном порядке. К трем часам дня он все-таки добирается до первой лестничной
площадки. К пяти часам ему удается прорваться даже на площадку второго этажа. Но
так как он обитает на третьем этаже, а служебный день уже окончился, он быстро бежит
вниз и покидает учреждение, чтобы успеть на срочное междуведомственное совещание.
А в это время в кабинете надрываются телефоны, рушатся назначенные рандеву,
переписка лежит без ответа, а члены двух широких заседаний и одного узкого
безучастно пьют чай и калякают о трамвайных неполадках.
У Егора Скумбриевича все эти особенности были чрезвычайно обострены общественной
работой, которой он отдавался с излишней горячностью. Он умело и выгодно