Page 33 - Золотой телёнок

“Не боимся буржуазного звона, ответим на ультиматум Керзона”, “Чтоб дети наши не
угасли, пожалуйста, организуйте ясли”.

Кроме того, было множество плакатов, исполненных преимущественно
церковнославянским шрифтом, с одним и тем же приветствием: “Добро пожаловать! “.

Все это живо пронеслось мимо путешественников. На этот раз они уверенно
размахивали шляпами. Паниковский не удержался и, несмотря на запрещение, вскочил
и выкрикнул невнятное, политически безграмотное приветствие. Но за шумом мотора и
криками толпы никто ничего не разобрал.
— Гип, гип, ура! — закричал Остап. Козлевич открыл глушитель, и машина выпустила
шлейф синего дыма, от которого зачихали бежавшие за автомобилем собаки.
— Как с бензином? — спросил Остап. — До Удоева хватит? Нам только тридцать
километров сделать. А там — все отнимем.

— Должно хватить, - с сомнением ответил Козлевич.

— Имейте в виду, — сказал Остап, строго оглядывая свое войско, — мародерства не
допущу. Никаких нарушений закона. Командовать парадом буду я. Паниковский и
Балаганов сконфузились.

— Все, что нам надо, удоевцы отдадут сами. Вы это сейчас увидите. Заготовьте место для
хлеб-соли.

Тридцать километров “Антилопа” пробежала за полтора часа. Последний километр
Козлевич очень суетился, поддавал газу и сокрушенно крутил головою. Но все усилия, а
также крики и понукания Балаганова ни к чему не привели. Блестящий финиш,
задуманный Адамом Казимировичем, не удался из-за нехватки бензина. Машина
позорно остановилась посреди улицы, не дойдя ста метров до кафедры, убитой хвойными
гирляндами в честь отважных автомобилистов.
Собравшиеся с громкими криками бросились навстречу прибывшему из мглы веков
“лорен-дитриху”. Тернии славы сейчас же впились в благородные лбы путников. Их
грубо вытащили из машины и принялись качать с таким ожесточением, будто они были
утопленниками и их во что бы то ни стало нужно было вернуть к жизни.

Козлевич остался у машины, а всех остальных повели к кафедре, где по плану намечен
был летучий трехчасовой митинг. К Остапу протиснулся молодой человек шоферского
типа и спросил:

— Как остальные машины?
— Отстали, — равнодушно ответил Остап. — Проколы, поломки, энтузиазм населения.
Все это задерживает.
— Вы в командорской машине? — не отставал шофер-любитель. — Клептунов с вами?

— Клептунова я снял с пробега, — сказал Остап недовольно.
— А профессор Песочников? На “паккарде”?

— На “паккарде”.
— А писательница Вера Круц? — любопытствовал полушофер. — Вот бы на нее
посмотреть! На нее и на товарища Нежинского. Он тоже с вами?
— Знаете, — сказал Остап, — я утомлен пробегом.

— А вы на “студебеккере”?
— Можете считать нашу машину “студебеккером”, — сказал Остап злобно, — но до сих
пор она называлась “лорен-дитрих”. Вы удовлетворены? Но шофер-любитель
удовлетворен не был.

— Позвольте, — воскликнул он с юношеской назойливостью, — но ведь в пробеге нет