Page 36 - Золотой телёнок

физкультурой. А сейчас он похож на уволенного за пьянство матроса торгового флота, О
нашем уважаемом водителе я не говорю. Тяжелые испытания, ниспосланные судьбой,
помешали ему одеться сообразно званию. Неужели вы не видите, как подошли бы к его
одухотворенному, слегка испачканному маслом лицу кожаный комбинезон и хромовый
черный картуз? Да, детушки, вам надо экипироваться.

— Денег нет, — сказал Козлевич, оборачиваясь.
— Шофер прав, - любезно ответил Остап, - денег действительно нет. Нет этих маленьких
металлических кружочков, кои я так люблю. “Антилопа-Гну” скользнула с пригорка.
Поля продолжали медленно вращаться по обе стороны машины. Большая рыжая сова
сидела у самой дороги, склонив голову набок и глупо вытаращив желтые незрячие глаза.
Встревоженная скрипом “Антилопы” птица выпустила крылья, вспарила над машиной и
вскоре улетела по своим скучным совиным делам. Больше ничего заслуживающего
внимания на дороге не произошло.
— Смотрите! - закричал вдруг Балаганов. - Автомобиль!

Остап на всякий случай распорядился убрать плакат, увещевавший граждан ударить
автопробегом по разгильдяйству. Покуда Паниковский выполнял приказ, “Антилопа”
приблизилась к встречной машине.

Закрытый серый “кадилак”, слегка накренившись, стоял у края дороги. Среднерусская
природа, отражавшаяся в его толстых полированных стеклах, выглядела чище и
красивее, чем была в действительности. Коленопреклоненный шофер снимал покрышку
с переднего колеса. Над ним в ожидании томились три фигуры в песочных дорожных
пальто.

— Терпите бедствие? — спросил Остап, вежливо приподнимая фуражку.
Шофер поднял напряженное лицо и, ничего не ответив, снова углубился в работу.

Антилоповцы вылезли из своего зеленого тарантаса. Козлевич несколько раз обошел
кругом чудесную машину, завистливо вздыхая, присел на корточки рядом с шофером и
вскоре завел с ним специальный разговор. Паниковский и Балаганов с детским
любопытством разглядывали пассажиров, из которых двое имели весьма надменный
заграничный вид. Третий, судя по одуряющему калошному запаху, исходившему от его
резинотрестовского плаща, был соотечественник.
— Терпите бедствие? — повторил Остап, деликатно прикоснувшись к резиновому плечу
соотечественника и в то же время устремив задумчивый взгляд на иностранцев.
Соотечественник раздраженно заговорил о лопнувшей шине, но его бормотание
пролетело мимо ушей Остапа. На большой дороге, в ста тридцати километрах от
ближайшего окружного центра, в самой середине Европейской России прогуливались у
своего автомобиля два толстеньких заграничных цыпленка. Это взволновало великого
комбинатора.
— Скажите, — перебил он, — эти двое не из Рио-деЖанейро?

— Нет, - ответил соотечественник, - они из Чикаго. А я-переводчик из “Интуриста”.
— Чего же они здесь делают, на распутье, в диком древнем поле, вдалеке от Москвы, от
балета “Красный мак”, от антикварных магазинов и знаменитой картины художника
Репина “Иван Грозный убивает своего сына”? Не понимаю! Зачем вы их сюда завезли?
— А ну их к черту! — со скорбью сказал переводчик. Третий день уже носимся по
деревням, как угорелые. Замучили меня совсем. Много я имел дела с иностранцами, но
таких еще не видел, — и он махнул рукой в сторону своих румяных спутников. — Все
туристы как туристы, бегают по Москве, покупают в кустарных магазинах деревянные
братины. А эти двое отбились. Стали по деревням ездить.
— Это похвально, — сказал Остап. — Широкие массы миллиардеров знакомятся с бытом
новой, советской деревни.
Граждане города Чикаго важно наблюдали за починкой автомобиля. На них были