Page 34 - Золотой телёнок
P. 34

никаких “лорен-дитрихов”! Я читал в газете, что идут два “паккарда”, два “фиата” и один
                “студебеккер”.

                — Идите к чертовой матери со своим “студебеккером”! -заорал Остап. — Кто такой
                Студебеккер? Это ваш родственник Студебеккер? Папа ваш Студебеккер? Чего вы
                прилипли к человеку? Русским языком ему говорят, что “студебеккер” в последний
                момент заменен “лорен-дитрихом”, а он морочит голову! “Студебеккер! “
                Юношу уже давно оттеснили распорядители, а Остап долго еще взмахивал руками и
                бормотал:
                — Знатоки! Убивать надо таких знатоков! “Студебеккер” ему подавай!

                Председатель комиссии по встрече автопробега протянул в своей приветственной речи
                такую длинную цепь придаточных предложений, что не мог из них выкарабкаться в
                течение получаса. Все это время командор пробега провел в большом беспокойстве. С
                высоты кафедры он следил за подозрительными действиями Балаганова и Паниковского,
                которые слишком оживленно шныряли в толпе. Бендер делал страшные глаза и в конце
                концов своей сигнализацией пригвоздил детей лейтенанта Шмидта к одному месту.
                — Я рад, товарищи, — заявил Остап в ответной речи, -нарушить автомобильной сиреной
                патриархальную тишину города Удоева. Автомобиль, товарищи, не роскошь, а средство
                передвижения. Железный конь идет на смену крестьянской лошадке. Наладим серийное
                производство советских автомашин. Ударим автопробегом по бездорожью и
                разгильдяйству. Я кончаю, товарищи. Предварительно закусив, мы продолжим наш
                далекий путь.
                Пока толпа, недвижимо расположившаяся вокруг кафедры, внимала словам командора,
                Козлевич развил обширную деятельность. Он наполнил бак бензином, который, как и
                говорил Остап, оказался высшей очистки, беззастенчиво захватил в запас три больших
                бидона горючего, переменил камеры и протекторы на всех четырех колесах, захватил
                помпу и даже домкрат. Этим он совершенно опустошил как базисный, так и
                операционный склады удоевского отделения Автодора.

                Дорога до Черноморска была обеспечена материалами. Не было, правда, денег. Но это
                командора не беспокоило. В Удоеве путешественники прекрасно пообедали.

                — О карманных деньгах не надо думать, — сказал Остап, они валяются на дороге, и мы
                их будем подбирать по мере надобности.

                Между древним Удоевым, основанным в 794 году, и Черноморском, основанным в 1794
                году, лежали тысяча лет и тысяча километров грунтовой и шоссейной дороги.

                За эту тысячу лет на магистрали Удоев-Черное море появлялись различные фигуры.
                Двигались по ней разъездные приказчики с товарами византийских торговых фирм.
                Навстречу им из гудящего леса выходил Соловей-разбойник, грубый мужчина в
                каракулевой шапке. Товары он отбирал, а приказчиков выводил в расход. Брели по этой
                дороге завоеватели со своими дружинами, проезжали мужики, с песнями тащились
                странники.
                Жизнь страны менялась с каждым столетием. Менялась одежда, совершенствовалось
                оружие, были усмирены картофельные бунты. Люди научились брить бороды. Полетел
                первый воздушный шар. Были изобретены железные близнецы-пароход и паровоз.
                Затрубили автомашины.

                А дорога осталась такой же, какой была при Соловье-разбойнике.
                Горбатая, покрытая вулканической грязью или засыпанная пылью, ядовитой, словно
                порошок от клопов, протянулась отечественная дорога мимо деревень, городков, фабрик
                и колхозов, протянулась тысячеверстной западней. По ее сторонам, в желтеющих,
                оскверненных травах, валяются скелеты телег и замученные, издыхающие автомобили.

                Быть может, эмигранту, обезумевшему от продажи газет среди асфальтовых полей
                Парижа, вспоминается российский проселок очаровательной подробностью родного
                пейзажа: в лужице сидит месяц, громко молятся сверчки и позванивает пустое ведро,
   29   30   31   32   33   34   35   36   37   38   39