Page 43 - Золотой телёнок

— … Тогда мы постановили вывести его из состава правления…
— … А я так и сказал: на ваше РКК примкамера есть, примкамера!

И, тоскливо поглядывая на плакаты, призывающие граждан выполнить пятилетку в
четыре года, Хворобьев с раздражением повторял:

— Вывести! Из состава! Примкамера! В четыре года! Хамская власть!
Когда методологическо-педагогический сектор перешел на непрерывную неделю и
вместо чистого воскресенья днями отдыха Хворобьева стали какие-то фиолетовые пятые
числа, он с отвращением исхлопотал себе пенсию и поселился далеко за городом. Он
поступил так для того, чтобы уйти от новой власти, которая завладела его жизнью и
лишила покоя.
По целым дням просиживал монархист-одиночка над обрывом и, глядя на город,
старался думать о приятном: о молебнах по случаю тезоименитства какойнибудь
высочайшей особы, о гимназических экзаменах и о родственниках, служивших по
министерству народного просвещения. Но, к удивлению, мысли его сейчас же
перескакивали на советское, неприятное.
“Что-то теперь делается в этом проклятом Пролеткульте? “-думал он.

После. Пролеткульта вспоминались ему совершенно уже возмутительные эпизоды:
демонстрации первомайские и октябрьские, клубные семейные вечера с лекциями и
пивом, полугодовая смета методологического сектора.
“Все отняла у меня советская власть, - думал бывший попечитель учебного округа, —
чины, ордена, почет и деньги в банке. Она подменила даже мои мысли. Но есть такая
сфера, куда большевикам не проникнуть, - это сны, ниспосланные человеку богом. Ночь
принесет мне успокоение. В своих снах я увижу то, что мне будет приятно увидеть”.

В первую же после этого ночь бог прислал Федору Никитичу ужасный сон. Снилось ему,
что он сидит в учрежденском коридоре, освещенном керосиновой лампочкой. Сидит и
знает, что его с минуты на минуту должны вывести из состава правления. Внезапно
открывается железная дверь, и оттуда выбегают служащие с криком: “Хворобьева нужно
нагрузить! ” Он хочет бежать, но не может.

Федор Никитич проснулся среди ночи. Он помолился богу, указав ему, что, как видно,
произошла досадная неувязка и сон, предназначенный для ответственного, быть может,
даже партийного товарища, попал не по адресу. Ему, Хворобьеву, хотелось бы увидеть
для начала царский выход из Успенского собора.
Успокоенный, он снова заснул, но вместо лица обожаемого монарха тотчас же увидел
председателя месткома товарища Суржикова.
И уже каждую ночь Федора Никитича с непостижимой методичностью посещали одни и
те же выдержанные советские сны. Представлялись ему: членские взносы, стенгазеты,
совхоз “Гигант”, торжественное открытие первой фабрики-кухни, председатель общества
друзей кремации и большие советские перелеты.

Монархист ревел во сне. Ему не хотелось видеть друзей кремации. Ему хотелось увидеть
крайнего правого депутата Государственной думы Пуришкевича, патриарха Тихона,
ялтинского градоначальника Думбадзе или хотя бы какого-нибудь простенького
инспектора народных училищ. Но ничего этого не было. Советский строй ворвался даже
в сны монархиста.

— Все те же сны! — заключил Хворобьев плачущим голосом. — Проклятые сны!
— Ваше дело плохо, - сочувственно сказал Остап, — как говорится, бытие определяет
сознание. Раз вы живете в Советской стране, то и сны у вас должны быть советские.
— Ни минуты отдыха, - жаловался Хворобьев. - Хоть что-нибудь. Я уже на все согласен.
Пусть не Пуришкевич. Пусть хоть Милюков. Все-таки человек с высшим образованием и
монархист в душе. Так нет же! Все эти советские антихристы.