Page 91 - Золотой телёнок

Работу Черноморского отделения можно было считать удовлетворительной, хотя
очередная почта доставила в контору кучу новых отношений, циркуляров и требований,
и Паниковский уже два раза бегал на биржу труда за конторщицей.
— Да! - закричал вдруг Остап. - Где Козлевич? Где “Антилопа”? Что за учреждение без
автомобиля? Мне на заседание нужно ехать. Все приглашают, без меня жить не могут.
Где Козлевич? Паниковский отвел глаза и со вздохом сказал:
— С Козлевичем нехорошо.

— Как это — нехорошо? Пьян он, что ли?
— Хуже, - ответил Паниковский, - мы уже боялись вам говорить. Его охмурили ксендзы.

При этом курьер посмотрел на уполномоченного по копытам, и оба они грустно
покачали головами.

ГЛАВА XVII. БЛУДНЫЙ СЫН ВОЗВРАЩАЕТСЯ ДОМОЙ
Великий комбинатор не любил ксендзов. В равной степени он отрицательно относился к
раввинам, далайламам, попам, муэдзинам, шаманам и прочим служителям культа.
— Я сам склонен к обману и шантажу, — говорил он, -сейчас, например, я занимаюсь
выманиванием крупной суммы у одного упрямого гражданина. Но я не сопровождаю
своих сомнительных действий ни песнопениями, ни ревом органа, ни глупыми
заклинаниями на латинском или церковнославянском языке. И вообще я предпочитаю
работать без ладана и астральных колокольчиков.
И покуда Балаганов и Паниковский, перебивая друг друга, рассказывали о злой участи,
постигшей водителя “Антилопы”, мужественное сердце Остапа переполнялось гневом и
досадой.
Ксендзы уловили душу Адама Козлевича на постоялом дворе, где, среди пароконных
немецких фургонов и молдаванских фруктовых площадок, в навозной каше стояла
“Антилопа”. Ксендз Кушаковский захаживал на постоялый двор для нравственных бесед
с католиками-колонистами. Заметив “Антилопу”, служитель культа обошел ее кругом и
потрогал пальцем шину. Он поговорил с Козлевичем и узнал, что Адам Казимирович
принадлежит к римско-католической церкви, но не исповедовался уже лет двадцать.
Сказав: “Нехорошо, нехорошо, пан Козлевич”, ксендз Кушаковский ушел, приподнимая
обеими руками черную юбку и перепрыгивая через пенистые пивные лужи.
На другой день, ни свет ни заря, когда фурщики увозили на базар в местечко Кошары
волнующихся мелких спекулянтов, насадив их по пятнадцать человек в одну фуру,
ксендз Кушаковский появился снова. На этот раз его сопровождал еще один ксендз -
Алоизий Морошек. Пока Кушаковский здоровался с Адамом Казимировичем, ксендз
Морошек внимательно осмотрел автомобиль и не только прикоснулся пальцем к шине,
но даже нажал грушу, вызвав звуки матчиша. После этого ксендзы переглянулись,
подошли к Козлевичу с двух сторон и начали его охмурять. Охмуряли они его целый
день. Как только замолкал Кушаковский, вступал Морошек. И не успевал он
остановиться, чтобы вытереть пот, как за Адама снова принимался Кушаковский. Иногда
Кушаковский поднимал к небу желтый указательный палец, а Морошек в это время
перебирал четки. Иногда же четки перебирал Кушаковский, а на небо указывал
Морошек. Несколько раз ксендзы принимались тихо петь по-латински, и уже к вечеру
первого дня Адам Казимирович стал им подтягивать. При этом оба патера деловито
взглянули на машину.

Через некоторое время Паниковский заметил в хозяине “Антилопы” перемену. Адам
Казимирович произносил какие-то смутные слова о царствии небесном. Это подтверждал
и Балаганов. Потом он стал надолго пропадать и, наконец, вовсе съехал со двора.
— Почему ж вы мне не доложили? - возмутился великий комбинатор.

Они хотели доложить, но они боялись гнева командора. Они надеялись, что Козлевич
опомнится и вернется сам. Но теперь надежды потеряны. Ксендзы его окончательно
охмурили. Еще не далее как вчера курьер и уполномоченный по копытам случайно
встретили Козлевича. Он сидел в машине у подъезда костела. Они не успели к нему