Page 92 - Золотой телёнок

подойти. Из костела вышел ксендз Алоизий Морошек с мальчиком в кружевах.
— Понимаете, Бендер, — сказал Шура, — все кодло село в нашу “Антилопу”, бедняга
Козлевич снял шапку, мальчик позвонил в колокольчик, и они уехали. Прямо жалко
было смотреть на нашего Адама. Не видать нам больше “Антилопы”.

Великий комбинатор молча надел свою капитанскую фуражку с лакированным
козырьком и направился к выходу.
— Фунт, — сказал он, — вы остаетесь в конторе! Рогов и копыт не принимать ни под
каким видом. Если будет почта, сваливайте в корзину. Конторщица потом разберется.
Понятно?

Когда зицпредседатель открыл рот для ответа (это произошло ровно через пять минут),
осиротевшие антилоповцы были уже далеко. В голове процессии, делая гигантские
шаги, несся командор. Он изредка оборачивал голову назад и бормотал: “Не уберегли
нежного Козлевича, меланхолики! Всех дезавуирую! Ох, уж мне это черное и белое
духовенство! ” Бортмеханик шел молча, делая вид, что нарекания относятся не к нему.
Паниковский прыгал, как обезьяна, подогревая чувство мести к похитителям Козлевича,
хотя на душе у него лежала большая холодная лягушка. Он боялся черных ксендзов, за
которыми признавал многие волшебные свойства.

В таком порядке все отделение по заготовке рогов и копыт прибыло к подножию
костела. Перед железной решеткой, сплетенной из спиралей и крестов, стояла пустая
“Антилопа”. Костел был огромен. Он врезался в небо, колючий и острый, как рыбья
кость. Он застревал в горле. Полированный красный кирпич, черепичные скаты,
жестяные флаги, глухие контрфорсы и красивые каменные идолы, прятавшиеся от
дождя в нишах, — вся эта вытянувшаяся солдатская готика сразу навалилась на
антилоповцев. Они почувствовали себя маленькими. Остап залез в автомобиль, потянул
носом воздух и с отвращением сказал:
— Фу! Мерзость! Наша “Антилопа” уже пропахла свечками, кружками на построение
храма и ксендзовскими сапожищами. Конечно, разъезжать с требами на автомобиле
приятнее, чем на извозчике. К тому же даром! Ну, нет, дорогие батюшки, наши требы
поважней!

С этими словами Бендер вошел в церковный двор и, пройдя между детьми, игравшими в
классы на расчерченном мелом асфальте, поднялся по гранитной банковской лестнице к
дверям храма. На толстых дверях, обитых обручным железом, рассаженные по
квадратикам барельефные святые обменивались воздушными поцелуями или показывали
руками в разные стороны, или же развлекались чтением толстеньких книг, на которых
добросовестный резчик изобразил даже латинские буковки. Великий комбинатор дернул
дверь, но она не подалась. Изнутри неслись кроткие звуки фисгармонии.
— Охмуряют! — крикнул Остап, спускаясь с лестницы. -Самый охмуреж идет! Под
сладкий лепет мандолины.
— Может быть, уйдем? — спросил Паниковский, вертя в руках шляпу. — Все-таки храм
божий. Неудобно.
Но Остап, не обращая на него внимания, подошел к “Антилопе” и принялся нетерпеливо
надавливать грушу. Он играл матчиш до тех пор, пока за толстыми дверьми не
послышалось бренчанье ключей. Антилоповцы задрали головы. Дверь растворилась на
две половины, и веселые святые в своих дубовых квадратиках медленно отъехали вглубь.
Из темноты портала выступил на высокую светлую паперть Адам Казимирович. Он был
бледен. Его кондукторские усы отсырели и плачевно свисали из ноздрей. В руках он
держал молитвенник. С обеих сторон его поддерживали ксендзы. С левого бока — ксендз
Кушаковский, с правого — ксендз Алоизий Морошек. Глаза патеров были затоплены
елеем.
— Алло, Козлевич! — крикнул Остап снизу. — Вам еще не надоело?

— Здравствуйте, Адам Казимирович, — развязно сказал Паниковский, прячась, однако,
за спину командора.