Page 285 - Избранное

дверью. Через минуту она снова вернулась в кухню и, робко протянув руку, поппросила
Мишеля сесть.
Не смея к ней подойти и страшась своего вида, Мишель сел на табурет и сказал, что вот
он наконец пришел и что вот у пего какое печальное, ужасное положение.
Он говорил тихим голосом и, разводя руками, вздыхал и конфузился.
— Боже мой, боже мой, — бормотала молодая женщина, с тоской ломая свои руки.
Она смотрела на его одутловатое лицо и на грязное тряпье его костюма и беззвучно
плакала, не соображая, что делать.
Но вдруг из комнаты вышел муж Серафимы Павловны и, видимо, уже зная, в чем дело,
молча пожал Мишелю руку и, отойдя в сторону, присел на другую табуретку возле окна.
Это был гражданин Н., заведующий кооперативом, немолодой уже и скорей пожилой
человек, толстоватый и бледный.
Сразу оценив бедственное положение своего неожиданного соперника, он стал
говорить веским и вразумительным тоном, советуя Серафиме Павловне позаботиться о
Мишеле и принять в нем участие.
Он предложил Мишелю поселиться у них в доме, в верхней летней комнатке,
поскольку уже в достаточной мере тепло.
Они обедали втроем за столом и, кушая вареное мясо с хреном, изредка
перекидывались словами относительно дальнейших шагов.
Муж Серафимы Павловны сказал, что службу сейчас найти крайне легко и что в этом
вопросе он не видит никакого затруднения. И это обстоятельство позволит, вероятно,
Мишелю даже выбрать себе службу из нескольких предложений. Во всяком случае, об этом
тревожиться не надо. Временно он будет проживать у них, а там, в дальнейшем, будет видно.
Мишель, не смея поднять глаз на Симочку, благодарил и жадно пожирал мясо и хлеб,
запихивая в рот большие куски.
Симочка также не смела на него смотреть и только изредка бросала взгляды, по
временам бормоча: "Боже мой, боже мой".
Мишелю устроили верхнюю комнату, поставив туда парусиновую кушетку и
небольшой туалетный стол.
Мишель получил кое-какое белье и старый люстриновый пиджак и, умывшись и
побрив свои щеки, с какой-то радостью облачился во все свежее и с радостью долго
разглядывал себя в зеркало, поминутно благодаря своего благодетеля.
Сильные волнения и ходьба страшно его утомили, и он, как камень, заснул у себя
наверху.
Ночью, часов в одиннадцать, ничего не понимая и не соображая, где он находится,
Мишель проснулся и вскочил со своего ложа.
Потом, подумав о случившемся, он присел у окна и стал вспоминать о всех словах,
сказанных за день.
Ну что ж, кажется, все хорошо. Кажется, снова начнется покой и счастье. И думая так,
он вдруг почувствовал голод.
Вспоминая сытный, питательный обед, который он жадно и без разбора проглотил,
Мишель тихой и вороватой походкой спустился вниз, в кухню, с тем чтобы пошарить там и
снова подкрепить свои силы.
Он осторожно по скрипучим половицам вошел в кухню и, не зажигая света, стал
шарить рукой по плите, отыскивая какую-нибудь еду.
Серафима Павловна вышла на кухню, дрожа всем толом, и, думая, что Мишель пришел
с пей поговорить, объясниться и сказать то, чего не было сказано, подошла к нему, взяла его
за руку и начала что-то лепетать взволнованным шепотом.
Сначала страшно испугавшись, Мишель понял, в чем дело, и, держа в руке кусок хлеба,
безмолвно слушал слова своей бывшей возлюбленной.
Она говорила ему, что все изменилось и все прошло, что, вспоминая о нем, она, правда,
продолжала его любить, но что сейчас ей кажутся ненужными и лишними какие-либо новые