Page 14 - Маленький Мук

люди, что я из зависти не позволил вам полюбоваться собою.

Неудержимый хохот присутствующих сопровождал слова цирюльника; Яков между тем
подошёл к зеркалу и взглянул на себя. Слёзы выступили у него на глазах. «Да, конечно, в
таком виде ты не могла узнать своего Якова, милая маменька! – сказал он самому себе. – Не
такой он был в те дни, когда ты гордилась им перед всеми!»

И действительно, перемена была ужасающая; глаза стали крошечными, как у свиньи,
огромный нос висел ниже подбородка, шея как будто исчезла, так что голова прямо торчала
на плечах и он еле-еле мог поворачивать её. Ростом он был не выше, чем тогда, когда ему
было двенадцать лет. За всё время он вырос только в ширину: спина и грудь у него были
широки и выгнуты и походили на маленькие, туго набитые мешки. Это толстое туловище
держалось на маленьких ножках, которым такая тяжесть была не под силу. Зато его руки
были такой же длины, как у обыкновенного взрослого человека. Ладони были толстые,
коричневые, пальцы крючковатые, и когда он вытягивал руки, то мог, не сгибаясь, достать
ими до пола. Вот каким безобразным карликом стал теперь маленький Яков…

Он вспомнил то утро, когда старуха подошла к корзинам его матери. Всё, над чем он тогда
смеялся: её длинный нос, её безобразные пальцы, – всё это она передала ему, за
исключением длинной дрожащей шеи.

– Ну что, налюбовался собою, мой принц? – сказал цирюльник. – Право, даже во сне нельзя
вообразить себе ничего более смешного. А знаете, я вам сделаю предложение, маленький
человечек! Хотя моя цирюльня и из лучших, но последнее время у меня не так много
посетителей, как прежде, и виной тому мой сосед, цирюльник Пенки, который где-то отыскал
великана, заманивающего к нему публику. Но великан-то не редкость, а вот такой человек,
как вы, – это дело другое. Поступите ко мне на службу, любезный! Вы будете получать
квартиру, стол, одежду – всё, что вам нужно, а вы за это должны будете каждое утро стоять у
дверей и зазывать посетителей. Вы будете взбивать пену и подавать гостям полотенце, и мы
оба не останемся внакладе. У меня будет больше посетителей, чем у соседа с его
великаном, а вам все охотно станут давать на чай.

Яков в глубине души был глубоко возмущён. Но – увы! – он должен был привыкать к
подобным оскорблениям! Поэтому он по возможности спокойно заявил цирюльнику, что у
него нет времени для подобной службы, и пошёл далее.

Но, хотя злая старуха придала ему уродливый вид, она всё же ничего не могла сделать с его
умом. Теперь он думал и чувствовал далеко не так, как семь лет тому назад. Яков был
уверен, что за этот промежуток времени стал и умнее, и рассудительнее. И действительно,
он не горевал о своей утраченной красоте, не плакал из-за своего безобразия: его огорчало
лишь то, что его, как собаку, прогнали из родного дома. Однако он решился сделать ещё одну
попытку и поговорить с матерью.

Он подошёл к ней на рынке и упросил спокойно выслушать его. Тогда он напомнил ей о том
дне, когда пошёл за старухой, напомнил ей разные случаи из своего детства, рассказал, как
прослужил семь лет у волшебницы белкой и как она заколдовала его за то, что он посмеялся
над ней на рынке. Жена сапожника не знала, что и подумать. Всё, что он рассказывал о своём
детстве, было верно, но когда он заговорил о том, что семь лет прослужил белкой, то она
никак не могла представить себе, чтобы это было возможно. А когда она при этом ещё и
взглядывала на карлика, то приходила в ужас от его уродства и окончательно отказывалась
верить, что это её сын. Однако она сочла благоразумным переговорить с мужем. Собрав свои
корзины, она велела Якову следовать за ней, и они отправились в лавку сапожника.

– Посмотри, – сказала она мужу, – этот человек уверяет, что он наш пропавший Яков. Он
рассказал мне всё: как его украли у нас семь лет тому назад и как он был заколдован одной

Page 14/22