Page 132 - «Детские годы Багрова-внука»

говорить со мною о том, о чём прежде не говаривала. Я это заметил потому,

что иногда предмет разговора превышал мой возраст и мои понятия.
Нередко детские мои вопросы изобличали моё непониманье, и мать вдруг
переменяла разговор, сказав: «Об этом мы поговорим после». Мне
особенно было неприятно, когда мать, рассуждая со мной, как с большим,
вдруг переменяла склад своей речи и начинала говорить, применяясь к
моему детскому возрасту. Самолюбие моё всегда оскорблялось такою
внезапной переменой, а главное – мыслью матери, что меня так легко
обмануть. Впоследствии я стал хитрить, притворяясь, что всё понимаю
хорошо, и не предлагая вопросов. Между прочим, мать рассказывала мне,
как ей не хочется уезжать на житьё в деревню. У неё было множество
причин; главные состояли в том, что Багрово сыро и вредно её здоровью,
что она в нём будет непременно хворать, а помощи получить неоткуда,
потому что лекарей близко нет; что все соседи и родные ей не нравятся, что
всё это люди грубые и необразованные, с которыми ни о чём ни слова
сказать нельзя, что жизнь в деревенской глуши, без общества умных людей,
ужасна, что мы сами там поглупеем. «Одна моя надежда, – говорила мать, –

Чичаговы; по счастью, они переезжают тоже в деревню и станут жить в
тридцати верстах от нас. По крайней мере, хотя несколько раз в год можно
будет с ними отвести душу». Не понимая всего вполне, я верил матери и
разделял ее грустное опасенье. Предполагаемая поездка к бабушке
Куролесовой в Чурасово и продолжительное там гощенье матери также не
нравилось; она ещё не знала Прасковьи Ивановны и думала, что она такая
же, как и вся родня моего отца; но впоследствии оказалось совсем другое.
Милая моя сестрица, до сих пор не понимаю отчего, очень грустила,
расставаясь с Уфой.
Как только мать стала оправляться, отец подал просьбу в отставку;
в самое это время приехали из полка мои дяди Зубины; оба оставили
службу и вышли в чистую, то есть отставку; старший с чином майора, а
младший – капитаном. Все удивлялись этой разнице в чинах; оба брата

были в одно число записаны в гвардию, в одно число переведены в
армейский полк капитанами и в одно же число уволены в отставку. Я очень
обрадовался им, особенно дяде Сергею Николаичу, который, по моему
мнению, так чудесно рисовал. Я напомнил ему, как он дразнил меня, когда
я был маленький, и прибавил, с чувством собственного достоинства, что
теперь уже нельзя раздразнить меня какими-нибудь пустяками. Дядя на
прощанье нарисовал мне бесподобную картину на стекле: она представляла
болото, молодого охотника с ружьём и легавую собаку, белую с кофейными
пятнами и коротко отрубленным хвостом, которая нашла какуюто дичь,