Page 156 - «Детские годы Багрова-внука»

встретила нас так просто, ласково и весело, что я простил ей прозвища

«замухрышки» и «чернушки», данные ею моей сестрице и братцу, и тут же
окончательно полюбил её. Она никого из нас, то есть из детей, не
поцеловала, но долго разглядывала, погладила по головке, мне с сестрицей
дала поцеловать руку и сказала: «Это так, для первого раза я принимаю вас
у себя в спальной. Я до ребят не охотница, особенно до грудных; крику их
терпеть не могу, да и пахнет от них противно. Ко мне прошу водить детей
тогда, когда позову. Ну, Серёжа постарше, его можно и гостям показать.
Дети будут пить чай, обедать и ужинать у себя в комнатах; я отдаю вам еще
столовую, где они могут играть и бегать; маленьким с большими нечего
мешаться. Ну, милая моя Софья Николавна, живи у меня в доме, как в
своём собственном: требуй, приказывай – всё будет исполнено. Когда тебе
захочется меня видеть – милости прошу; не захочется – целый день сиди у
себя: я за это в претензии не буду; я скучных лиц не терплю. Я полюбила
тебя, как родную, но себя принуждать для тебя не стану. У меня и все гости
живут на таком положении. Я собой никому не скучаю, прошу и мне не
скучать». После такого объяснения Прасковья Ивановна, которая сама себе

наливала чай, стала потчевать им моего отца и мать, а нам приказала идти в
свои комнаты. Я осмелился попросить у ней позволенья ещё раз
посмотреть, как расписаны стены в зале, и назвал её бабушкой. Прасковья
Ивановна рассмеялась и сказала: «А, ты охотник до картинок, так ступай с
своим дядькой и осмотри залу, гостиную и диванную: она лучше всех
расписана; но руками ничего не трогать и меня бабушкой не звать, а просто
Прасковьей Ивановной». Отчего не любила она называться бабушкой – не
знаю; только во всю её жизнь мы никогда её бабушкой не называли. Я не
замедлил воспользоваться данным мне позволением и отправился с
Евсеичем в залу, которая показалась мне ещё лучше, чем вчера, потому что
я мог свободнее и подробнее рассмотреть живопись на стенах. Нет
никакого сомнения, что живописец был какой-нибудь домашний маляр,
равный в искусстве нынешним малярам, расписывающим вывески на

цирюльных лавочках; но тогда я с восхищением смотрел и на китайцев, и
на диких американцев, и на пальмовые деревья, и на зверей, и на птиц,
блиставших всеми яркими цветами. Когда мы вошли в гостиную, то я был
поражён не живописью на стенах, которой было немного, а золотыми
рамами картин и богатым убранством этой комнаты, показавшейся мне в то
же время как-то темною и невеселою, вероятно от кисейных и шелковых
гардин на окнах. Какие были диваны, сколько было кресел, и все обитые
шёлковой синею материей! Какая огромная люстра висела посередине
потолка! Какие большие куклы с подсвечниками в руках возвышались на