Page 196 - «Детские годы Багрова-внука»

припадки, Чичагов, слушая мое чтение, смеялся самым веселым смехом,

повторяя некоторые стихи или выражения. «Ну, друг мой, – сказал он мне
потом с живым и ясным взглядом, – ты меня так утешил, что теперь мне не
надо и приёма опиума». Во время страданий, превышающих силы
человеческие, он употреблял опиум в маленьких приёмах.
Наступило жаркое лето. Клёв крупной рыбы прекратился. Уженье мое
ограничилось ловлею на булавочные крючки лошков, пескарей и
маленьких плотичек по мелким безопасным местам, начиная от дома, вверх
по реке Бугуруслану, до так называемых Антошкиных мостков,
построенных крестьянином Антоном против своего двора; далее река была
поглубже, и мы туда без отца не ходили. Меня отпускали с Евсеичем
всякий день или поутру, или вечером часа на два. Около самого дома
древесной тени не было, и потому мы вместе с сестрицей ходили гулять,
сидеть и читать книжки в грачовую рощу или на остров, который я любил с
каждым днём более. В самом деле, там было очень хорошо: берега были
обсажены берёзами, которые разрослись, широко раскинулись и давали
густую тень; липовая аллея пересекала остров посередине; она была тесно

насажена, и под нею вечно был сумрак и прохлада; она служила денным
убежищем для ночных бабочек, собиранием которых, через несколько лет, я
стал очень горячо заниматься. На остров нередко с нами хаживала тётушка
Татьяна Степановна. Сидя под освежительной тенью, на берегу широко и
резво текущей реки, иногда с удочкой в руке, охотно слушала она моё
чтение; приносила иногда свой «Песенник», читала сама или заставляла
меня читать, и как ни были нелепы и уродливы эти песни, принадлежавшие
Сумарокову с братией, но читались и слушались они с искренним
сочувствием и удовольствием. До сих пор помню наизусть охотничью

песню Сумарокова [13] .
Мы так нахвалили матери моей прохладу тенистого острова в
полдневный зной, что она решилась один раз пойти с нами. Сначала ей
понравилось, и она приказала принести большую кожу, чтобы сидеть на
ней на берегу реки, потому что никогда не садилась прямо на большую
траву, говоря, что от неё сыро, что в ней множество насекомых, которые
сейчас наползут на человека. Принесли кожу и даже кожаные подушки. Мы
все уселись на них, но, я не знаю почему, только такое осторожное,
искусственное обращение с природой расхолодило меня, и мне совсем не
было так весело, как всегда бывало одному с сестрицей или тётушкой.
Мать равнодушно смотрела на зелёные липы и берёзы, на текущую вокруг
нас воду; стук толчеи, шум мельницы, долетавший иногда явственно до
нас, когда поднимался ветерок, по временам затихавший, казался ей