Page 192 - «Детские годы Багрова-внука»

розовыми цветочками, издававшими сильный ароматический запах. На

горах зацветала вишня и дикая акация, или чилизник. Жаворонки так и
рассыпались песнями вверху; иногда проносился крик журавлей, вдали
заливался звонкими трелями кроншнеп, слышался хриплый голос кречеток,
стрепета поднимались с дороги и тут же садились. Не один раз отец
говорил: «Жалко, что нет с нами ружья». Это был особый птичий мир,
совсем не похожий на тот, который под горою населял воды и болота, – и
он показался мне ещё прекраснее. Тут только, на горе, почувствовал я
неизмеримую разность между атмосферами внизу и вверху! Там пахло
стоячею водой, тяжёлою сыростью, а здесь воздух был сух, ароматен и
лёгок; тут только я почувствовал справедливость жалоб матери на низкое
место в Багрове. Вскоре зачернелись полосы вспаханной земли, и,
подъехав, я увидел, что крестьянин, уже немолодой, мерно и бодро ходит
взад и вперёд по десятине, рассевая вокруг себя хлебные семена, которые
доставал он из лукошка, висящего у него через плечо. Издали за ним шли
три крестьянина за сохами; запряжённые в них лошадки казались мелки и
слабы, но они, не останавливаясь и без напряжённого усилия, взрывали

сошниками чернозёмную почву, рассыпая рыхлую землю направо и налево,
разумеется, не новь, а мякоть, как называлась там несколько раз паханная
земля; за ними тащились три бороны с железными зубьями, запряжённые
такими же лошадками; ими управляли мальчики. Несмотря на утро и ещё
весеннюю свежесть, все люди были в одних рубашках, босиком и с
непокрытыми головами. И весь этот, по-видимому, тяжёлый труд
производился легко, бодро и весело. Глядя на эти правильно и непрерывно
движущиеся фигуры людей и лошадей, я забыл окружающую меня красоту
весеннего утра. Важность и святость труда, которых я не мог тогда вполне
ни понять, ни оценить, однако глубоко поразили меня.
Отец пошёл на вспаханную, но ещё не заборонованную десятину, стал
что-то мерить своей палочкой и считать, а я, оглянувшись вокруг себя и
увидя, что в разных местах много людей и лошадей двигались так же мерно

и в таком же порядке взад и вперёд, – я крепко задумался, сам хорошенько
не зная о чем. Отец, воротясь ко мне и найдя меня в том же положении,
спросил: «Что ты, Серёжа?» Я отвечал множеством вопросов о
работающих крестьянах и мальчиках, на которые отец отвечал мне
удовлетворительно и подробно. Слова его запали мне в сердце. Я сравнивал
себя с крестьянскими мальчиками, которые целый день, от восхода до
заката солнечного, бродили взад и вперёд, как по песку, по рыхлым
десятинам, которые кушали хлеб да воду, – и мне стало совестно, стыдно, и
решился я просить отца и мать, чтоб меня заставили бороновать землю.