Page 201 - «Детские годы Багрова-внука»

разноцветными, иногда золотом и серебром вышитыми, качающимися от

ветра, висячими стенами или ширмами, забрёл я нечаянно к тётушкину
амбару, выстроенному почти середи двора, перед её окнами; её девушка,
толстая, белая и румяная Матрёна, посаженная на крылечке для караула,
крепко спала, несмотря на то, что солнце пекло ей прямо в лицо; около неё
висело на сошках и лежало по крыльцу множество широких и тонких
полотен и холстов, столового белья, мехов, шёлковых материй, платьев и
т. п. Рассмотрев всё внимательно, я заметил, что некоторые полотна были
желты. Любопытство заставило меня войти в амбар. Кроме отворённых
пустых сундуков и привешенных к потолку мешков, на полках, которые
тянулись по стенам в два ряда, стояло великое множество всякой всячины,
фаянсовой и стеклянной посуды, чайников, молочников, чайных чашек,
лаковых подносов, ларчиков, ящичков, даже бутылок с новыми пробками;
в одном углу лежал громадный пуховик, или, лучше сказать, мешок с
пухом; в другом – стояла большая новая кадушка, покрытая белым холстом;
из любопытства я поднял холст и с удивлением увидел, что кадушка почти
полна колотым сахаром. В самое это время я услышал близко голоса

Параши и сестрицы, которые ходили между развешенными платьями,
искали и кликали меня. Я поспешил к ним навстречу и, сбегая с крылечка,
разбудил Матрёну, которая ужасно испугалась, увидя меня выбегающего из
амбара. «Что это, сударь, вы там делали? – сказала она с сердцем. – Там
совсем не ваше место. Теперь тётушка на меня будет гневаться. Они
никому не позволяют ходить в свой амбар». Я отвечал, что не знал этого и
сейчас же скажу тётеньке и попрошу у ней позволение всё хорошенько
разглядеть. Но Матрёна перепугалась ещё больше, бросилась ко мне,
начала целовать мои руки и просить, чтоб я не сказывал тётушке, что был в
её амбаре. Побеждённый её ласками и просьбами, я обещал молчать; но
передо мной стояла уже Параша, держа сестрицу за руку, и лукаво
улыбалась. Она слышала всё, и, когда мы отошли подальше от амбара, она
принялась меня расспрашивать, что я там видел. Разумеется, я рассказал с

большою точностью и подробностью. Параша слушала неравнодушно, и
когда дело дошло до колотого сахару, то она вспыхнула и заговорила: «Вот
не диви, мы, рабы, припрячем какой-нибудь лоскуток или утащим кусочек
сахарку; а вот благородные-то барышни что делают, столбовые-то
дворянки? Да ведь всё, что вы ни видели в амбаре, всё это тётушка
натаскала у покойного дедушки, а бабушка-то ей потакала. Вишь, какой
себе муравейник в приданое сгоношила! Сахар-то лет двадцать крадёт да
копит. Поди чай, у неё и чаю и кофею мешки висят?..» Вдруг Параша
опомнилась и точно так же, как недавно Матрёна, принялась целовать меня