Page 191 - «Детские годы Багрова-внука»

спущенного, везде стоял народ, и старый и малый, с бреднями, вятелями и

недотками, перегораживая ими реку. Как скоро рыба послышала, что вода
пошла на убыль, она начала скатываться вниз, оставаясь иногда только в
самых глубоких местах и, разумеется, попадая в расставленные снасти. Мы
с Евсеичем стояли на самом высоком берегу Бугуруслана, откуда далеко
было видно и вверх и вниз, и смотрели на эту торопливую и суматошную
ловлю рыбы, сопровождаемую криком деревенских баб, мальчишек и
девчонок; последние употребляли для ловли рыбы связанные юбки и
решета, даже хватали добычу руками, вытаскивая иногда порядочных
плотиц и язиков из-под коряг и из рачьих нор, куда во всякое время
особенно любят забиваться некрупные налимы, которые также попадались.
Раки пресмешно корячились и ползали по обмелевшему дну и очень больно
щипали за голые ноги и руки бродивших по воде и грязи людей, отчего
нередко раздавался пронзительный визг мальчишек и особенно девчонок.
Бугуруслан был хотя не широк, но очень быстр, глубок и омутист; вода
ещё была жирна, по выражению мельников, и пруд к вечеру стал
наполняться, а в ночь уже пошла вода в кауз; на другой день поутру

замолола мельница, и наш Бугуруслан сделался опять прежнею глубокою,
многоводной рекой. Меня очень огорчало, что я не видел, как занимали
заимку, а рассказы отца ещё более подстрекали мою досаду и усиливали
моё огорченье. Я не преминул попросить у матери объяснения, почему она
меня не пустила, – и получил в ответ, что «нечего мне делать в толпе
мужиков и не для чего слышать их грубые и непристойные шутки,
прибаутки и брань между собою». Отец напрасно уверял, что ничего такого
не было и не бывает, что никто не бранился, но что весёлого крику и шуму
было много… Не мог я не верить матери, но отцу хотелось больше верить.
Как только провяла земля, начались полевые работы, то есть посев
ярового хлеба, и отец стал ездить всякий день на пашню. Всякий день я
просился с ним, и только один раз отпустила меня мать. По моей усильной
просьбе отец согласился было взять с собой ружьё, потому что в полях

водилось множество полевой дичи; но мать начала говорить, что она
боится, как бы ружьё не выстрелило и меня не убило, а потому отец, хотя
уверял, что ружьё лежало бы на дрогах незаряженное, оставил его дома. Я
заметил, что ему самому хотелось взять ружьё, я же очень горячо этого
желал, а потому поехал несколько огорчённый. Вид весенних полей скоро
привлёк мое внимание, и радостное чувство, уничтожив неприятное,
овладело моей душой. Поднимаясь от гумна на гору, я увидел, что все
долочки весело зеленели сочной травой, а гривы, или кулиги, дикого
персика, которые тянулись по скатам крутых холмов, были осыпаны