Page 234 - «Детские годы Багрова-внука»

отца Василья». Катерина же Ивановна Кальпинская прибавляла

вполголоса, как будто про себя: «Так уже сами не захотели. Всё
генеральша. И провезти было можно, и подождать было можно, снег-то
всего лежал одни сутки». Но Флёна Ивановна, вслушавшись, возразила:
«Полно, матушка сестрица, что ты грешишь на Елизавету Степановну и на
всех. Проезду не было ни на санях, ни на колёсах. Ведь мы и сами поехали
на похороны, да от Бахметевки воротились, ведь на Савруше-то мост
снесло, а ждать тоже было нельзя, да и снег-то, может, и не сошёл бы. Нет,
сестрица, не греши; уж так было угодно богу; а вот братец-то не застал
Арины Васильевны, так это жалко». Такими-то утешительными
разговорами успокоивали хозяйки огорчённого сына! Наконец сестры
заспорили и подняли крик. Мать упросила всех оставить моего отца
одного. Даже нас выслала и сама с ним осталась. После она сказала мне,
что отец долго ещё плакал и, наконец, заснул у неё на груди. У Катерины
Ивановны Кальпинской было три дочери и один сын, ещё маленький. Мы
их совсем не знали. Они сначала дичились нас, но потом стали очень
ласковы и показались нам предобрыми; они старались нас утешить, потому

что мы с сестрицей плакали о бабушке, а я ещё более плакал о моём отце,
которого мне было так жаль, что я и пересказать не могу. Нас потчевали
чаем и завтраком; хотели было потчевать моего отца и мать, но я заглянул к
ним в дверь, мать махнула мне рукой, и я упросил, чтоб к ним не входили.
Часа через два вышла к нам мать и сказала: «Слава богу, теперь Алексей
Степаныч спокойнее, только хочет поскорее ехать». Но лошадям надо было
хорошенько отдохнуть и выкормиться, а потому мы пробыли ещё часа два и
даже пообедали; отец не выходил за стол и ничего не ел. После обеда мы
распростились с хозяевами и тотчас поехали. Всю остальную дорогу я
смотрел на лицо моего отца. На нём выражалась глубокая, неутешная
скорбь, и я тут же подумал, что он более любил свою мать, чем отца; хотя
он очень плакал при смерти дедушки, но такой печали у него на лице я не
замечал. Мать старалась заговаривать с ним и принуждала отвечать на её

вопросы. Она с большим чувством и нежностью вспоминала о покойной
бабушке и говорила моему отцу: «Ты можешь утешаться тем, что был
всегда к матери самым почтительным сыном, никогда не огорчал её и
всегда свято исполнял все её желания. Она прожила для женщины долгий
век (ей было семьдесят четыре года); она после смерти Степана
Михайлыча ни в чём не находила утешения и сама желала скорее умереть».
Отец мой отвечал, проливая уже тихие слёзы, что это все правда и что он
бы не сокрушался так, если б только получил от неё последнее
благословение, если б она при нём закрыла свои глаза. «Тётушка всему