Page 34 - «Детские годы Багрова-внука»

голосом, какого я у него никогда не слыхивал: «Так ты за вину внука

наказываешь больного дедушку? Да ты взыскивай с виноватого». Мироныч
проворно подхватил: «Будьте покойны, батюшка Алексей Степаныч, будет
исполнено по вашему приказанию». Не знаю отчего, я начинал чувствовать
внутреннюю дрожь. Василий Терентьев, который видел, что мы
остановились, и побрёл было к нам, услыхав такие речи, сам остановился,
трясясь всем телом и кланяясь беспрестанно. Когда мы взошли на гору, я
оглянулся – старик всё стоял на том же месте и низко кланялся. Когда же
мы пришли в свой флигель, я, забыв о родниках и мельнице, сейчас
рассказал матери о больном старичке. Мать очень горячо приняла мой
рассказ: сейчас хотела призвать и разбранить Мироныча, сейчас отставить
его от должности, сейчас написать об этом к тётушке Прасковье
Ивановне… и отцу моему очень трудно было удержать её от таких
опрометчивых поступков. Тут последовал долгий разговор и даже спор. Я
многого не понимал, многое забыл, и у меня остались в памяти только
отцовы слова: «Не вмешивайся не в своё дело, ты всё дело испортишь, ты

всё семейство погубишь, теперь Мироныч не тронет их, он все-таки будет
опасаться, чтоб я не написал к тётушке, а если пойдет дело на то, чтоб
Мироныча прочь, то Михайлушка его не выдаст. Тогда мне уж в Парашино
и заглядывать нечего, пользы не будет, да, пожалуй, и тётушка ещё
прогневается». Мать поспорила, но уступила. Боже мой! Какое смешение
понятий произошло в моей ребячьей голове! За что страдает больной
старичок, что такое злой Мироныч, какая это сила Михайлушка и бабушка?
Почему отец не позволил матери сейчас прогнать Мироныча? Стало, отец
может это сделать? Зачем же он не делает? Ведь он добрый, ведь он
никогда не сердится? Вот вопросы, которые кипели в детской голове моей,
и я разрешил себе их тем, что Михайлушка и бабушка недобрые люди и что
мой отец их боится.
Чёртовы пальцы я отдал милой моей сестрице, которая очень скучала
без меня. Мы присоединили новое сокровище к нашим прежним

драгоценностям – к чуркам и камешкам с реки Белой, которые я всегда
называл «штуфами» (это слово я перенял у старика Аничкова). Я
пересказал сестрице с жаром о том, что видел. Я постоянно сообщал ей обо
всём, что происходило со мной без неё. Теперь я стал замечать, что
сестрица моя не всё понимает, и потому, перенимая речи у няньки, старался
говорить понятным языком для маленького дитяти.
После обеда на длинных крестьянских роспусках отправились мы с
отцом в поле; противный Мироныч также присел с нами. Я ехал на
роспусках в первый раз в моей жизни, и мне очень понравилась эта езда;