Page 31 - «Детские годы Багрова-внука»

причина, почему флигель всегда был прибран. Из слов отца я сейчас

догадался, что малорослый мужик с страшными глазами был тот самый
Мироныч, о котором я расспрашивал еще в карете. Отец мой осведомлялся
у него обо всём, касающемся до хозяйства, и отпустил, сказав, что позовёт
его, когда будет нужно, и приказав, чтоб некоторых стариков, названных им
по именам, он прислал к нему. Как я ни был мал, но заметил, что Мироныч
был недоволен приказанием моего отца. Он так отвечал «слушаю-с», что я
как теперь слышу этот звук, который ясно выражал: «Нехорошо вы это
делаете». Когда он ушёл, я услышал такой разговор между отцом и
матерью, который привел меня в большое изумление. Мать сказала, что
этот Мироныч должен быть разбойник. Отец улыбнулся и отвечал, что
похоже на то; что он и прежде слыхал об нём много нехорошего, но что он
родня и любимец Михайлушки, а тётушка Прасковья Ивановна во всём
Михайлушке верит; что он велел послать к себе таких стариков из
багровских, которые скажут ему всю правду, зная, что он их не выдаст, и
что Миронычу было это невкусно. Отец прибавил, что поедет после обеда
осмотреть все полевые работы, и приглашал с собою мою мать; но она

решительно отказалась, сказав, что она не любит смотреть на них и что
если он хочет, то может взять с собой Серёжу. Я обрадовался, стал
проситься; отец охотно согласился. «Да, вот мы с Серёжей, – сказал мой
отец, – после чаю пойдем осматривать конный завод, а потом пройдем на
родники и на мельницу». Разумеется, я тоже очень обрадовался и этому
предложению, и мать тоже на него согласилась. После чаю мы отправились
на конный двор, находившийся на заднем конце господского двора,
поросшего травою. У входа в конюшни ожидал нас, вместе с другими
конюхами, главный конюх Григорий Ковляга, который с первого взгляда
очень мне понравился; он был особенно ласков со мною. Не успели мы
войти в конюшни, как явился противный Мироныч, который потом целый
день уже не отставал от отца. Мы вошли широкими воротами в какое-то
длинное строение; на обе стороны тянулись коридоры, где направо и

налево, в особых отгородках, стояли старые большие и толстые лошади, а в
некоторых и молодые, еще тоненькие. Тут я узнал, что их комнатки
назывались стойлами. Против самых ворот, на стене, висел образ Николая
Чудотворца, как сказал мне Ковляга. Осмотрев обе стороны конюшни и
похвалив в них чистоту, отец вышел опять на двор и приказал вывести
некоторых лошадей. Ковляга сам выводил их с помощью другого конюха.
Гордые животные, раскормленные и застоявшиеся, ржали, подымались на
дыбы и поднимали на воздух обоих конюхов, так что они висели у них на
шеях, крепко держась правою рукою за узду. Я робел и прижимался к отцу;