Page 36 - «Детские годы Багрова-внука»
P. 36

серпы,  горсти  ржи  замелькали над головами работников, и шум от резки

               жёсткой соломы еще звучнее, сильнее разнёсся по всему полю. Я стоял в
               каком-то оцепенении. Вдруг плач ребенка обратил на себя мое внимание, и
               я  увидел,  что  в  разных  местах,  между  трёх  палочек,  связанных  вверху  и
               воткнутых  в  землю,  висели  люльки;  молодая  женщина  воткнула  серп  в
               связанный  ею  сноп,  подошла  не  торопясь,  взяла  на  руки  плачущего
               младенца  и  тут  же,  присев  у  стоящего  пятка  снопов,  начала  целовать,
               ласкать  и  кормить  грудью  своё  дитя.  Ребёнок  скоро  успокоился,  заснул,
               мать  положила  его  в  люльку,  взяла  серп  и  принялась  жать  с  особенным
               усилием,  чтобы  догнать  своих  подруг,  чтоб  не  отстать  от  других.  Отец
               разговаривал  с  Миронычем,  и  я  имел  время  всмотреться  во  всё  меня
               окружающее.  Невыразимое  чувство  сострадания  к  работающим  с  таким
               напряженьем  сил,  на  солнечном  зное,  обхватило  мою  душу,  и,  много  раз
               потом  бывая  на  жнитве,  я  всегда  вспоминал  это  первое  впечатление…  С
               этой десятины поехали мы на другую, на третью и так далее. Сначала мы
               вставали с роспусков и подходили к жнецам, а потом только подъезжали к
               ним;  останавливались,  отец  мой  говорил:  «Бог  на  помощь».  Везде  было

               одно  и  то  же:  те  же  поклоны,  те  же  добрые  обрадованные  лица  и  те  же
               простые       слова:      «Благодарствуем,         батюшка        Алексей       Степаныч».
               Останавливаться  везде  было  невозможно,  недостало  бы  времени.  Мы
               объехали яровые хлеба, которые тоже начинали поспевать, о чем отец мой
               и Мироныч говорили с беспокойством, не зная, где взять рук и как убраться
               с  жнитвом.  «Вот  она,  страда-то,  настоящая-то  страда,  батюшка  Алексей
               Степаныч,  –  говорил  главный  староста.  –  Ржи  поспели  поздно,  яровые,
               почитай, поспевают, уже и поздние овсы стали мешаться, а пришла пора
               сеять.  Вчера  бог  дал  такого  дождика,  что  борозду  пробил;  теперь  земля
               сыренька,  и  с  завтрашнего  дня  всех  мужиков  погоню  сеять;  так  извольте
               рассудить:  с  одними  бабами  не  много  нажнёшь,  а  ржи-то  осталось
               половина  не  сжатой.  Не  позволите  ли,  батюшка,  сделать  лишний  сгон?»
               Отец  отвечал,  что  крестьянам  ведь  также  надо  убираться,  и  что  отнять  у

               них  день  в  такую  страдную  пору  дело  нехорошее,  и  что  лучше  сделать
               помочь  и  позвать  соседей.  Староста  начал  было  распространяться  о  том,
               что у них соседи дальние и к помочам непривычные; но в самое это время
               подъехали мы к горохам и макам, которые привлекли мое вниманье. Отец
               приказал  Миронычу  сломить  несколько  ещё  зелёных  головок  мака  и
               выдрать с корнем охапку гороха с молодыми стручками и лопатками; всё
               это он отдал в моё распоряжение и даже позволил съесть один молоденький
               стручок,  плоские  горошинки  которого  показались  мне  очень  сладкими  и
               вкусными.  В  другое  время  это  заняло  бы  меня  гораздо  сильнее,  но  в
   31   32   33   34   35   36   37   38   39   40   41