Page 59 - «Детские годы Багрова-внука»

чтоб я лучше мог разобрать; эта записочка доставила мне великую радость.

Тут примешивалась новость впечатления особого рода: в первый раз
услышал я речь, обращённую ко мне из-за нескольких сот вёрст, и от кого
же? От матери, которую я так горячо любил, о которой беспрестанно думал
и часто тосковал. До сих пор ещё никто ко мне не писал ни одного слова, да
я не умел и разбирать писаного, хотя хорошо читал печатное.
Пошла уже пятая неделя, как мы жили одни, и наконец такая жизнь
начала сильно действовать на мой детский ум и сердце. Чувство какого-то
сиротства и робкой грусти выражалось не только на моём лице, но даже во
всей моей наружности. Я стал рассеянно играть с сестрицей, рассеянно
читать свои книжки и слушать рассказы Евсеича. Часто, разогнув «Детское
чтение», я задумывался, и моё ребячье воображение рисовало мне
печальные, а потом и страшные картины. Мне представлялось, что
маменька умирает, умерла, что умер также и мой отец и что мы остаёмся
жить в Багрове, что нас будут наказывать, оденут в крестьянское платье,
сошлют в кухню (я слыхал о наказаниях такого рода) и что, наконец, и мы с
сестрицей оба умрём. Воображаемые картины час от часу становились

ярче, и, сидя за книжкой над каким-нибудь весёлым рассказом, я заливался
слезами. Сестрица бросалась обнимать меня, целовать, спрашивать и, не
всегда получая от меня ответы, сама принималась плакать, не зная о чем.
Евсеич и нянька, которая в ожидании молодых господ (так называли в доме
моего отца и мать) начала долее оставаться с нами, – не знали, что и делать.
Обыкновенные в таких случаях уговариванья и утешенья не имели успеха.
На вопросы, о чём мы плачем, я отвечал, что «верно, маменька больна или
умирает»; а сестрица отвечала, что «ей жалко, когда братец плачет».
Сказали о наших слезах тётушке. Она приходила к нам и на свои о том же
вопросы получала такие же ответы. Тётушка уговаривала нас не плакать и
уверяла, что маменька здорова, что она скоро воротится и что её ждут
каждый день; но я был так убежден в моих печальных предчувствиях, что
решительно не поверил тётушкиным словам и упорно повторял один и тот

же ответ: «Вы нарочно так говорите». Тётушка с досадою ушла от нас. На
другой день, когда мы пришли здороваться к дедушке, он довольно сурово
сказал мне: «Я слышу, что ты все хнычешь, ты плакса, а глядя на тебя, и
козулька плачет. Чтоб я не слыхал о твоих слезах». Я так испугался, что
даже побледнел, как мне после сказывали, и точно, я не смел плакать весь
этот день, но зато проплакал почти всю ночь. Дедушки я стал бояться еще
более.
В подражание тётушкиным словам и Евсеич и нянька беспрестанно
повторяли: «Маменька здорова, маменька сейчас приедет, вот уж она