Page 62 - «Детские годы Багрова-внука»
P. 62

Евсеичем  будем  там  удить  рыбку.  Всё  это  меня  успокоило  и  обрадовало,

               особенно  потому,  что  другие  говорили,  да  я  и  сам  видел,  что  маменька
               стала здоровее и крепче. Робость моя вдруг прошла, и печальное Багрово
               как будто повеселело. Мне показалось даже, а может быть, оно и в самом
               деле  было  так,  что  все  стали  к  нам  ласковее,  внимательнее  и  больше
               заботились о нас. По ребячеству моему я подумал, что все нас полюбили.
               Впрочем,  я  и  теперь  думаю,  что  в  эту  последнюю  неделю  нашего
               пребывания в Багрове дедушка точно полюбил меня, и полюбил именно с
               той  поры,  когда  сам  увидел,  что  я  горячо  привязан  к  отцу.  Он  даже
               высказал  мне,  что  считал  меня  баловнем  матери,  матушкиным  сынком,
               который отца своего не любит, а родных его и подавно, и всем в Багрове
               «брезгует»;  очевидно,  что  это  было  ему  насказано,  а  моя  неласковость,
               печальный  вид  и  робость,  даже  страх,  внушаемый  его  присутствием,
               утвердили  старика  в  таких  мыслях.  Теперь  же,  когда  он  приласкал  меня,
               когда  прошёл  мой  страх  и  тоска  по  матери,  когда  на  сердце  у  меня
               повеселело  и  я  сам  стал  к  нему  ласкаться,  весьма  естественно,  что  он
               полюбил меня. В несколько дней я как будто переродился; стал жив, даже

               резов;  к  дедушке  стал  бегать  беспрестанно,  рассказывать  ему  всякую
               всячину  и  сейчас  попотчевал  его  чтением  «Детского  чтения»,  и  всё  это
               дедушка  принимал  благосклонно;  угрюмый  старик  также  как  будто  стал
               добрым и ласковым стариком. Я живо помню, как он любовался на нашу
               дружбу  с  сестрицей,  которая,  сидя  у  него  на  коленях  и  слушая  мою
               болтовню  или  чтение,  вдруг  без  всякой  причины  спрыгивала  на  пол,
               подбегала ко мне, обнимала и целовала и потом возвращалась назад и опять
               вползала  к  дедушке  на  колени;  на  вопрос  же  его:  «Что  ты,  козулька,
               вскочила?» – она отвечала: «Захотелось братца поцеловать». Одним словом,
               у  нас  с  дедушкой  образовалась  такая  связь  и  любовь,  такие  прямые
               сношения,  что  перед  ними  все  отступили  и  не  смели  мешаться  в  них.
               Двоюродные  наши  сестрицы,  которые  прежде  были  в  большой  милости,
               сидели теперь у печки на стульях, а мы у дедушки на кровати; видя, что он

               не обращает на них никакого вниманья, а занимается нами, генеральские
               дочки  (как  их  называли),  соскучась  молчать  и  не  принимая  участия  в
               наших разговорах, уходили потихоньку из комнаты в девичью, где было им
               гораздо веселее.
                     Хотя мать мне ничего не говорила, но я узнал из её разговоров с отцом,
               иногда не совсем приятных, что она имела недружелюбные объяснения с
               бабушкой  и  тётушкой,  или,  просто  сказать,  ссорилась  с  ними,  и  что
               бабушка  отвечала:  «Нет,  невестушка,  не  взыщи;  мы  к  твоим  детям  и
               приступиться не смели. Где нам мешаться не в свое дело? У вас порядки
   57   58   59   60   61   62   63   64   65   66   67