Page 66 - «Детские годы Багрова-внука»

прежде о нём почти не знал; но мои дяди любили иногда заходить в

столярную подразнить Михея и забавлялись тем, что он сердился, гонялся
за ними с деревянным молотком, бранил их и даже иногда бивал, что
доставляло им большое удовольствие и чему они от души хохотали. Мне
тоже казалось это забавным, и не подозревал я тогда, что сам буду много
терпеть от подобной забавы.
Здоровье моей матери видимо укреплялось, и я заметил, что к нам
стало ездить гораздо больше гостей, чем прежде; впрочем, это могло мне
показаться: прошлого года я был ещё мал, не совсем поправился в здоровье
и менее обращал внимания на всё происходившее у нас в доме. Всех
знакомых ездило очень много, но я их мало знал. Мне хорошо известны и
памятны только те, которые бывали у нас почти ежедневно и которые, как
видно, очень любили моего отца и мать и нас с сестрицей. Это были:
старушка Мертваго и двое её сыновей – Дмитрий Борисович и Степан
Борисович Мертваго, Чичаговы, Княжевичи, у которых двое сыновей были
почти одних лет со мною, Воецкая, которую я особенно любил за то, что её
звали так же как и мою мать, Софьей Николавной, и сестрица её, девушка

Пекарская; из военных всех чаще бывали у нас генерал Мансуров с женою
и двумя дочерьми, генерал граф Ланжерон и полковник Л. Н. Энгельгардт;
полковой же адъютант Волков и другой офицер Христофович, которые
были дружны с моими дядями, бывали у нас каждый день; доктор
Авенариус – также: это был давнишний друг нашего дома. С детьми
Княжевичей и Мансуровых мы были дружны и часто вместе игрывали.
Дети Княжевичей были молодцы, потому что отец и мать воспитывали их
без всякой неги; они не знали простуды и ели всё, что им вздумается, а я,
напротив, кроме ежедневных диетных кушаний, не смел ничего съесть без
позволения матери; в сырую же погоду меня не выпускали из комнаты.
Надо вспомнить, что я года полтора был болен при смерти, и потому не
удивительно, что меня берегли и нежили; но милая моя сестрица даром
попала на такую же диету и береженье от воздуха. Иногда гости приезжали

обедать, и боже мой! как хлопотала моя мать с поваром Макеем, весьма
плохо разумевшим свое дело. Миндальное пирожное всегда приготовляла
она сама, и смотреть на это приготовленье было одним из любимых моих
удовольствий. Я внимательно наблюдал, как она обдавала миндаль
кипятком, как счищала с него разбухшую кожицу, как выбирала миндалины
только самые чистые и белые, как заставляла толочь их, если пирожное
приготовлялось из миндального теста, или как сама резала их ножницами
и, замесив эти обрезки на яичных белках, сбитых с сахаром, делала из них
чудные фигурки: то венки, то короны, то какие-то цветочные шапки или