Page 71 - «Детские годы Багрова-внука»

Отец мой с жаром и подробно рассказал мне, сколько там водится птицы и

рыбы, сколько родится всяких ягод, сколько озёр, какие чудесные растут
леса. Рассказы его привели меня в восхищение и так разгорячили моё
воображение, что я даже по ночам бредил новою прекрасною землею!
Вдобавок ко всему в судебном акте ей дали имя «Сергеевской пустоши», а
деревушку, которую хотели немедленно поселить там в следующую весну,
заранее назвали «Сергеевкой». Это мне понравилось. Чувство
собственности, исключительной принадлежности чего бы то ни было, хотя
не вполне, но очень понимается дитятей и составляет для него особенное
удовольствие (по крайней мере, так было со мной), а потому и я, будучи
вовсе не скупым мальчиком, очень дорожил тем, что Сергеевка – моя; без
этого притяжательного местоимения я никогда не называл ее. Туда весною
собиралась моя мать, чтоб пить кумыс, предписанный ей Деобольтом. Я
считал дни и часы в ожидании этого счастливого события и без устали
говорил о Сергеевке со всеми гостями, с отцом и матерью, с сестрицей и с
новой нянькой её, Парашей. Я забыл сказать, что Агафья уже была давно
отставлена. Вместо Параши мать взяла к себе для услуг горбушку

Катерину, княжну, – так всегда её называли без всякой причины, вероятно,
в шутку. Это была калмычка, купленная некогда моим покойным дедушкой
Зубиным и после его смерти отпущенная на волю. Мать держала её у себя в
девичьей, одевала и кормила так, из сожаленья; но теперь, приставив свою
горничную ходить за сестрицей, она попробовала взять к себе княжну и
сначала была ею довольна; но впоследствии не было никакой возможности
ужиться с калмычкой: лукавая азиатская природа, льстивая и злая,
скучливая и непостоянная, скоро до того надоела матери, что она отослала
горбушку опять в девичью и запретила нам говорить с нею, потому что
точно разговоры с нею могли быть вредны для детей. Катерина имела
привычку хвалить в глаза и осыпать самыми униженными ласками всех
господ, и больших и маленьких, а за глаза говорила совсем другое; моему
отцу и матери она жаловалась и ябедничала на всех наших слуг, а с ними

очень нехорошо говорила про моего отца и мать и чуть было не поссорила
ее с Парашей. Даже нам с сестрицей мимоходом хотела внушить недобрые
мысли. Я не скрывал от матери ничего мною слышанного, даже ни одной
собственной моей мысли; разумеется, всё ей рассказал, и она поспешила
удалить от нас это вредное существо. Впрочем, горбушка, под именем
княжны, прожила в нашем доме до глубокой старости.
Когда забылась шишка на лбу, произведённая молотком Михея, Волков
и мои дяди опять принялись мучить и дразнить меня. На этот раз моя
любезная Сергеевка послужила к тому весьма действительным средством.