Page 103 - Вечера на хуторе близ Диканьки

— Нет, Катерина, чует душа близкую смерть. Что-то грустно становится на свете. Времена
лихие приходят. Ох, помню, помню я годы; им, верно, не воротиться! Он был ещё жив, честь и
слава нашего войска, старый Конашевич! как будто перед очами моими проходят теперь
козацкие полки! Это было золотое время, Катерина! Старый гетьман сидел на вороном коне.
Блестела в руке булава; вокруг сердюки; по сторонам шевелилось красное море запорожцев.
Стал говорить гетьман — и всё стало как вкопанное. Заплакал старичина, как зачал
воспоминать нам прежние дела и сечи. Эх, если б ты знала, Катерина, как резались мы тогда
с турками! На голове моей виден и доныне рубец. Четыре пули пролетело в четырёх местах
сквозь меня. И ни одна из ран не зажила совсем. Сколько мы тогда набрали золота! Дорогие
каменья шапками черпали козаки. Каких коней, Катерина, если б ты знала, каких коней мы
тогда угнали! Ох, не воевать уже мне так! Кажется, и не стар, и телом бодр, а меч козацкий
вываливается из рук, живу без дела, и сам не знаю, для чего живу. Порядку нет в Украйне:
полковники и есаулы грызутся, как собаки, между собою. Нет старшей головы над всеми.
Шляхетство наше всё переменило на польский обычай, переняло лукавство… продало душу,
принявши унию. Жидовство угнетает бедный народ. О время, время! минувшее время! куда
подевались вы, лета мои?… Ступай, малый, в подвал, принеси мне кухоль мёду! Выпью за
прежнюю долю и за давние годы!

— Чем будем принимать гостей, пан? С луговой стороны идут ляхи! — сказал, вошедши в
хату, Стецько.

— Знаю, зачем идут они, — вымолвил Данило, подымаясь с места. — Седлайте, мои верные
слуги, коней! надевайте сбрую! сабли наголо! не забудьте набрать и свинцового толокна. С
честью нужно встретить гостей!

Но ещё не успели козаки сесть на коней и зарядить мушкеты, а уже ляхи, будто упавший
осенью с дерева на землю лист, усеяли собою гору

— Э, да тут есть с кем переведаться! — сказал Данило, поглядывая на толстых панов, важно
качавшихся впереди на конях в золотой сбруе — Видно, ещё раз доведётся нам погулять на
славу! Натешься же, козацкая душа, в последний раз! Гуляйте, хлопцы, пришёл наш
праздник!

И пошла по горам потеха. И запировал пир: гуляют мечи; летают пули; ржут и топочут кони.
От крику безумеет голова; от дыму слепнут очи. Всё перемешалось. Но козак чует, где друг,
где недруг; прошумит ли пуля — валится лихой седок с коня; свистнет сабля — катится по
земле голова, бормоча языком несвязные речи.

Но виден в толпе красный верх козацкой шапки пана Данила; мечется в глаза золотой пояс на
синем жупане; вихрем вьётся грива вороного коня. Как птица, мелькает он там и там;
покрикивает и машет дамасской саблей и рубит с правого и левого плеча. Руби, козак! гуляй,
козак! тешь молодецкое сердце; но не заглядывайся на золотые сбруи и жупаны! топчи под
ноги золото и каменья! Коли, козак! гуляй, козак! но оглянись назад: нечестивые ляхи
зажигают уже хаты и угоняют напуганный скот. И, как вихорь, поворотил пан Данило назад, и
шапка с красным верхом мелькает уже возле хат, и редеет вокруг его толпа.

Не час, не другой бьются ляхи и козаки. Не много становится тех и других. Но не устаёт пан
Данило: сбивает с седла длинным копьём своим, топчет лихим конём пеших; уже очищается
двор, уже начали разбегаться ляхи; уже обдирают козаки с убитых золотые жупаны и богатую
сбрую; уже пан Данило сбирается в погоню и взглянул, чтобы созвать своих… и весь закипел
от ярости: ему показался Катеринин отец. Вот он стоит на горе и целит на него мушкет.
Данило погнал коня прямо к нему… Козак, на гибель идёшь!.. Мушкет гремит — и колдун
пропал за горою. Только верный Стецько видел, как мелькнула красная одежда и чудная
шапка. Зашатался козак и свалился на землю. Кинулся верный Стецько к своему пану, —
лежит пан его, протянувшись на земле и закрывши ясные очи. Алая кровь закипела на груди.

Page 103/115