Page 86 - Вечера на хуторе близ Диканьки

И, будучи полон таких христианских мыслей, голова тихо побрёл в свою хату.

Оксана смутилась, когда до неё дошли такие вести. Она мало верила глазам Переперчихи и
толкам баб, она знала, что кузнец довольно набожен, чтобы решиться погубить свою душу.
Но что, если он, в самом деле, ушёл с намерением никогда не возвращаться в село? А вряд
ли и в другом месте где найдётся такой молодец, как кузнец! Он же так любил её! он долее
всех выносил её капризы! Красавица всю ночь под своим одеялом поворачивалась с правого
бока на левый, с левого на правый — и не могла заснуть. То, разметавшись в
обворожительной наготе, которую ночной мрак скрывал даже от неё самой, она почти вслух
бранила себя; то, приутихнув, решалась ни о чём не думать — и всё думала. И вся горела, и к
утру влюбилась по уши в кузнеца.

Чуб не изъявил ни радости, ни печали об участи Вакулы. Его мысли заняты были одним: он
никак не мог позабыть вероломства Солохи и сонный не переставал бранить её.

Настало утро. Вся церковь ещё до света была полна народа. Пожилые женщины в белых
намитках, в белых суконных свитках набожно крестились у самого входа церковного.
Дворянки в зелёных и жёлтых кофтах, а иные даже в синих кунтушах с золотыми назади
усами, стояли впереди их. Дивчата, у которых на головах намотана была целая лавка лент, а
на шее монист, крестов и дукатов, старались пробраться ещё ближе к иконостасу. Но впереди
всех стояли дворяне и простые мужики с усами, с чубами, с толстыми шеями и только что
выбритыми подбородками, все большею частию в кобеняках, из-под которых выказывалась
белая, а у иных и синяя свитка. На всех лицах, куда ни взглянь, виден был праздник. Голова
облизывался, воображая, как он разговеется колбасою; дивчата помышляли о том, как они
будут

ковзаться с хлопцами на льду; старухи усерднее, нежели когда-либо, шептали молитвы. По
всей церкви слышно было, как козак Свербыгуз клал поклоны. Одна только Оксана стояла как
будто не своя: молилась и не молилась. На сердце у неё столпилось столько разных чувств,
одно другого досаднее, одно другого печальнее, что лицо её выражало одно только сильное
смущение; слёзы дрожали на глазах. Дивчата не могли понять этому причины и не
подозревали, чтобы виною был кузнец. Однако ж не одна Оксана была занята кузнецом. Все
миряне заметили, что праздник как будто не праздник; что как будто всё чего-то недостаёт.
Как на беду, дьяк после путешествия в мешке охрип и дребезжал едва слышным голосом;
правда, приезжий певчий славно брал баса, но куда бы лучше, если бы и кузнец был, который
всегда, бывало, как только пели «Отче наш» или «Иже херувимы», всходил на крылос и
выводил оттуда тем же самым напевом, каким поют и в Полтаве. К тому же он один
исправлял должность церковного титара. Уже отошла заутреня; после заутрени отошла
обедня… куда ж это, в самом деле, запропастился кузнец?

Ещё быстрее в остальное время ночи нёсся чёрт с кузнецом назад. И мигом очутился Вакула
около своей хаты. В это время пропел петух. «Куда? — закричал он, ухватя за хвост
хотевшего убежать чёрта, — постой, приятель, ещё не всё: я ещё не поблагодарил тебя».
Тут, схвативши хворостину, отвесил он ему три удара, и бедный чёрт припустил бежать, как
мужик, которого только что выпарил заседатель. Итак, вместо того чтобы провесть,
соблазнить и одурачить других, враг человеческого рода был сам одурачен. После сего
Вакула вошёл в сени, зарылся в сено и проспал до обеда. Проснувшись, он испугался, когда
увидел, что солнце уже высоко: «Я проспал заутреню и обедню!» Тут благочестивый кузнец
погрузился в уныние, рассуждая, что это, верно, Бог нарочно, в наказание за грешное его
намерение погубить свою душу, наслал сон, который не дал даже ему побывать в такой
торжественный праздник в церкви. Но, однако ж, успокоив себя тем, что в следующую неделю
исповедается в этом попу и с сегодняшнего же дня начнёт бить по пятидесяти поклонов через
весь год, заглянул он в хату; но в ней не было никого. Видно, Солоха ещё не возвращалась.

Page 86/115