Page 91 - Вечера на хуторе близ Диканьки

вдруг ушёл под землю. Зашатался другой крест, и опять вышел мертвец, ещё страшнее, ещё
выше прежнего; весь зарос, борода по колена и ещё длиннее костяные когти. Ещё диче
закричал он: «Душно мне!» — и ушёл под землю. Пошатнулся третий крест, поднялся третий
мертвец. Казалось, одни только кости поднялись высоко над землёю. Борода по самые пяты;
пальцы с длинными когтями вонзились в землю. Страшно протянул он руки вверх, как будто
хотел достать месяца, и закричал так, как будто кто-нибудь стал пилить его жёлтые кости…

Дитя, спавшее на руках Катерины, вскрикнуло и пробудилось. Сама пани вскрикнула. Гребцы
пороняли шапки в Днепр. Сам пан вздрогнул.

Всё вдруг пропало, как будто не бывало; однако ж долго хлопцы не брались за вёсла.

Заботливо поглядел Бурульбаш на молодую жену, которая в испуге качала на руках
кричавшее дитя; прижал её к сердцу и поцеловал в лоб.

— Не пугайся, Катерина! Гляди: ничего нет! — говорил он, указывая по сторонам — Это
колдун хочет устрашить людей, чтобы никто не добрался до нечистого гнезда его. Баб только
одних он напугает этим! Дай сюда на руки мне сына! — При сем слове поднял пан Данило
своего сына вверх и поднёс к губам — Что, Иван, ты не боишься колдунов? «Нет, говори,
тятя, я козак». Полно же, перестань плакать! домой приедем! Приедем домой — мать
накормит кашею, положит тебя спать в люльку, запоёт:

Люли, люли, люли!

Люли, сынку, люли!

Да вырастай, вырастай в забаву!

Козачеству на славу,

Вороженькам в расправу!

Слушай, Катерина, мне кажется, что отец твой не хочет жить в ладу с нами. Приехал
угрюмый, суровый, как будто сердится… Ну, недоволен, зачем и приезжать. Не хотел выпить
за козацкую волю! не покачал на руках дитяти! Сперва было я ему хотел поверить всё, что
лежит на сердце, да не берёт что-то, и речь заикнулась. Нет, у него не козацкое сердце!
Козацкие сердца, когда встретятся где, как не выбьются из груди друг другу навстречу!.. Что,
мои любые хлопцы, скоро берег? Ну, шапки я вам дам новые. Тебе, Стецько, дам
выложенную бархатом с золотом; я её снял вместе с головою у татарина. Весь его снаряд
достался мне; одну только его душу я выпустил на волю. Ну, причаливай! Вот, Иван, мы и
приехали, а ты всё плачешь! Возьми его, Катерина!

Все вышли. Из-за горы показалась соломенная кровля: то дедовские хоромы пана Данила. За
ними ещё гора, а там уже и поле, а там хоть сто вёрст пройди, не сыщешь ни одного козака.

III

Page 91/115