Page 117 - Робинзон Крузо

раскалился. Тогда я отгреб весь жар в сторонку, поместив на очаге свои

хлебы, накрыл их глиняным блюдом, опрокинув его кверху дном, и завалил
горячими угольями. Мои хлебы испеклись, как в самой лучшей печке. Я
научился печь лепешки из риса и пудинги и стал хорошим пекарем; только
пирогов я не делал, да и то потому, что, кроме козлятины да птичьего мяса,
их было нечем начинять.
Неудивительно, что на все эти работы ушел почти целиком третий год
моего житья на острове, особенно если принять во внимание, что в
промежутках мне нужно было убрать новый урожай и исполнять текущие
работы по хозяйству. Хлеб я убрал своевременно, сложил в большие
корзины и перенес домой, оставив его в колосьях, пока у меня найдется
время перетереть их. Молотить я не мог за неимением гумна и цепа.
Между тем с увеличением моего запаса зерна у меня явилась
потребность в более обширном амбаре. Последняя жатва дала мне около
двадцати бушелей ячменя и столько же, если не больше, риса, так что для
всего зерна не хватало места. Теперь я мог, не стесняясь, расходовать его на
еду, что было приятно, так как мои сухари давно уже вышли. Я решил при

этом рассчитать, какое количество зерна потребуется для моего
продовольствия в течение года, чтобы сеять только раз в год. Оказалось,
что сорока бушелей риса и ячменя мне с избытком хватает на год, и я
решил сеять ежегодно столько, сколько посеял в этом году, рассчитывая,
что мне будет достаточно и на хлеб, и на лепешки, и т. п. За этой работой я
постоянно вспоминал про землю, которую видел с другой стороны моего
острова, и в глубине души не переставал лелеять надежду добраться до
этой земли, воображая, что, в виду материка или вообще населенной
страны, я как-нибудь найду возможность проникнуть дальше, а может
быть, и вовсе вырваться отсюда.
Но я упускал из виду опасности, которые могли грозить мне в таком
предприятии; я не думал о том, что могу попасть в руки дикарей, а они,
пожалуй, будут похуже африканских тигров и львов: очутись я в их власти,

была бы тысяча шансов против одного, что я буду убит, а может быть, и
съеден. Ибо я слышал, что обитатели Караибского берега – людоеды, а судя
по широте, на которой находился мой остров, он не мог быть особенно
далеко от этого берега. Но даже если обитатели той земли не были
людоедами, они все равно могли убить меня, как убивали многих попавших
к ним европейцев, даже когда тех бывало десять – двадцать человек. А ведь
я был один, и беззащитен. Все это, повторяю, я должен был бы принять в
соображение. Потом-то я понял всю несообразность своей затеи, но в то
время меня не пугали никакие опасности: моя голова всецело была занята