Page 185 - Робинзон Крузо

исключительно его защите, без которой мне бы не миновать зубов

безжалостных людоедов.
Затем мои мысли приняли новое направление. Я начал думать о
каннибализме, стараясь уяснить себе это явление. Я спрашивал себя, как
мог допустить премудрый Промыслитель всего сущего, чтобы его создания
дошли до такого зверства, вернее, до извращения человеческой природы,
худшего, чем зверство, ибо надо быть хуже зверей, чтоб пожирать себе
подобных. Но это был праздный вопрос, на который я в то время не мог
найти ответа. Тогда я стал думать о том, в какой части света живут эти
дикари, как далеко от моего острова их земли, ради чего они пускаются в
такую даль и что у них за лодки; и, наконец, не могу ли я найти способ
переправиться к ним, как они переправлялись ко мне.
Я не давал себе труда задуматься над тем, что я буду делать, когда
переправлюсь на материк, что меня ожидает, если дикари поймают меня, и
могу ли я надеяться на спасение, если они на меня нападут. Я не спрашивал
себя даже, есть ли у меня хоть какая-нибудь возможность добраться до
материка, не будучи замеченным ими; я не думал и о том, как я устроюсь со

своим пропитанием и куда направлю свой путь, если мне посчастливится
ускользнуть от врагов. Ни один из этих вопросов не приходил мне в голову:
до такой степени я был поглощен мыслью попасть в лодке на материк. Я
смотрел на свое тогдашнее положение как на самое несчастное, хуже
которого может быть одна только смерть. Мне казалось, что если я
доберусь до материка или пройду в своей лодке вдоль берега, как это я
сделал в Африке, до какой-нибудь населенной страны, то, может быть, мне
окажут помощь; а может быть, я встречу европейский корабль, который
меня подберет. Наконец, в худшем случае, я умру, и со смертью кончатся
все мои беды. Конечно, все мои мысли были плодом расстроенного ума,
встревоженной души, изнывавшей от нетерпения, доведенной до отчаяния
долгими страданиями, обманувшейся в своих надеждах в тот момент, когда
предмет ее вожделений был, казалось, так близок. Я говорю о своем

посещении обломков погибшего корабля, на котором я рассчитывал найти
живых людей, узнать от них, где я нахожусь и каким способом отсюда
вырваться. Я был глубоко взволнован этими мыслями; все мое душевное
спокойствие, которое я почерпал в покорности Провидению, пропало без
следа. Я не мог думать ни о чем другом, будучи весь поглощен планом
путешествия на материк; он захватил меня так властно и так неудержимо,
что я не в силах был противиться ему.
План этот волновал мои мысли часа два или больше, вся кровь моя
кипела, и пульс бился, словно я был в лихорадке, от одного только