Page 190 - Робинзон Крузо

сбавляя шагу, побежал дальше. Из трех его преследователей только двое

бросились в воду, а третий не решился; он постоял на том берегу, поглядел
вслед двум другим, потом повернулся и медленно пошел назад: он избрал
себе благую часть, как увидит сейчас читатель.
Я заметил, что двум дикарям, гнавшимся за беглецом, понадобилось
вдвое больше времени, чем ему, чтобы переплыть бухточку. И тут-то я всем
существом моим почувствовал, что пришла пора действовать, если я хочу
приобрести слугу, а может быть, товарища или помощника; само
Провидение, подумал я, призывает меня спасти жизнь несчастного. Не
теряя времени, я сбежал по лестницам к подножию горы, захватил
оставленные мною внизу ружья, затем с такой же поспешностью взобрался
опять на гору, спустился с другой ее стороны и побежал к морю наперерез
бегущим дикарям. Так как я взял кратчайший путь, к тому же вниз по
склону холма, то скоро оказался между беглецом и его преследователями.
Услышав мои крики, беглец оглянулся и в первый момент испугался меня,
кажется, еще больше, чем своих врагов. Я сделал ему знак воротиться, а
сам медленно пошел навстречу преследователям. Когда передний

поравнялся со мной, я неожиданно бросился на него и сшиб с ног ударом
ружейного приклада. Стрелять я боялся, чтобы не привлечь внимания
остальных дикарей, хотя на таком большом расстоянии они едва ли могли
услышать мой выстрел или увидеть дым от него. Когда передний из
бежавших упал, его товарищ остановился, видимо, испугавшись, я же
быстро побежал к нему. Но когда, приблизившись, я заметил, что он
держит в руках лук и стрелу и целится в меня, мне оставалось только
предупредить его: я выстрелил и уложил его на месте. Несчастный беглец,
видя, что оба его врага упали замертво (как ему казалось), остановился, но
был до того напуган огнем и треском выстрела, что растерялся, не зная,
идти ли ему ко мне или убегать от меня, хотя, вероятно, больше склонялся
к бегству; тогда я стал опять кричать ему и делать знаки подойти ко мне, и
он понял: сделал несколько шагов и остановился, потом снова сделал

несколько шагов и снова остановился. Тут я заметил, что он весь дрожит,
как в лихорадке: бедняга, очевидно, считал себя моим пленником, с
которым я поступлю точно так же, как поступил с его врагами. Тогда я
опять поманил его к себе и вообще старался ободрить его, как умел. Он
подходил все ближе и ближе, через каждые десять – двенадцать шагов
падая на колени в знак благодарности за спасение его жизни. Я ласково ему
улыбался и продолжал манить его рукой. Наконец, подойдя совсем близко,
он снова упал на колени, поцеловал землю, прижался к ней лицом, взял
мою ногу и поставил ее себе на голову. Последнее, по-видимому, означало,