Page 102 - Белый пудель

высокими сиденьями американки; их металлические спицы весело сверкали на ходу, а
красные ободья и красные широкие выгнутые оглобли блестели новым лаком.

Изумруд был уже окончательно высушен, вычищен щетками и вытерт шерстяной рукавицей,
когда пришел главный наездник конюшни, англичанин. Этого высокого, худого, немного
сутуловатого, длиннорукого человека одинаково уважали и боялись и лошади и люди. У него
было бритое загорелое лицо и твердые, тонкие, изогнутые губы насмешливого рисунка. Он
носил золотые очки; сквозь них его голубые, светлые глаза глядели твердо и
упорно-спокойно. Он следил за уборкой, расставив длинные ноги в высоких сапогах, заложив
руки глубоко в карманы панталон и пожевывая сигару то одним, то другим углом рта. На нем
была серая куртка с меховым воротником, черный картуз с узкими полями и прямым длинным
четырехугольным козырьком. Иногда он делал короткие замечания отрывистым, небрежным
тоном, и тотчас же все конюхи и рабочие поворачивали к нему головы и лошади
настораживали уши в его сторону.

Он особенно следил за запряжкой Изумруда, оглядывая все тело лошади от челки до копыт,
и Изумруд, чувствуя на себе этот точный, внимательный взгляд, гордо подымал голову,
слегка полуоборачивал гибкую шею и ставил торчком тонкие, просвечивающие уши. Наездник
сам испытал крепость подпруги, просовывая палец между ней и животом. Затем на лошадей
надели серые полотняные попоны с красными каймами, красными кругами около глаз и
красными вензелями внизу у задних ног. Два конюха, Назар и кривоглазый, взяли Изумруда с
обеих сторон под уздцы и повели на ипподром по хорошо знакомой мостовой, между двумя
рядами редких больших каменных зданий. До бегового круга не было и четверти версты.

Во дворе ипподрома было уже много лошадей, их проваживали по кругу, всех в одном
направлении – в том же, в котором они ходят по беговому кругу, то есть обратном движению
часовой стрелки. Внутри двора водили поддужных лошадей, небольших, крепконогих, с
подстриженными короткими хвостами. Изумруд тотчас же узнал белого жеребчика, всегда
скакавшего с ним рядом, и обе лошади тихо и ласково поржали в знак приветствия.

IV

На ипподроме зазвонили. Конюхи сняли с Изумруда попону. Англичанин, щуря под очками
глаза от солнца и оскаливая длинные желтые лошадиные зубы, подошел, застегивая на ходу
перчатки, с хлыстом под мышкой. Один из конюхов подобрал Изумруду пышный, до самых
бабок, хвост и бережно уложил его на сиденье американки, так что его светлый конец
свесился назад. Гибкие оглобли упруго качнулись от тяжести тела. Изумруд покосился назад
и увидел наездника, сидящего почти вплотную за его крупом, с ногами, вытянутыми вперед и
растопыренными по оглоблям. Наездник, не торопясь, взял вожжи, односложно крикнул
конюхам, и они разом отняли руки. Радуясь предстоящему бегу, Изумруд рванулся было
вперед, но, сдержанный сильными руками, поднялся лишь немного на задних ногах,
встряхнул шеей и широкой, редкой рысью выбежал из ворот на ипподром.

Вдоль деревянного забора, образуя верстовой эллипс, шла широкая беговая дорожка из
желтого песка, который был немного влажен и плотен и потому приятно пружинился под
ногами, возвращая им их давление. Острые следы копыт и ровные, прямые полосы,
оставляемые гуттаперчей шин, бороздили ленточку.

Мимо протянулась трибуна, высокое деревянное здание в двести лошадиных корпусов
длиною, где горой от земли до самой крыши, поддержанной тонкими столбами, двигалась и
гудела черная человеческая толпа. По легкому, чуть слышному шевелению вожжей Изумруд
понял, что ему можно прибавить ходу, и благодарно фыркнул.

Page 102/111