Page 57 - Белый пудель

быстротою.

Наконец стадо напилось и возвращается обратно. Цезарь уже выбрал свою жертву, молодого
черного бычка с мускулистой шеей и железным затылком. Легким, беззвучным движением
взвивается лев в воздухе. Один прыжок – и он уже на спине у буйвола, задние лапы
вонзились в круп, передние ушли глубоко в мускулы шеи. Животное в ужасе и бешенстве
мчится вперед, прыгает, тщетно стараясь сбросить с себя страшную ношу, и мгновенно
падает на песок с перегрызенным позвонком. Пасть Цезаря дымится от горячей крови
животного, и опять оглашает он своим победным царственным ревом пустыню.

Взвизгивает в своей клетке спящий Цезарь и видит другой сон.

Перед ним возвышается утыканная острыми гвоздями страшно высокая и крепкая загородка
крааля. Лев приседает чуть-чуть к земле, – мгновение – и он уже внутри загородки; под
навесом, сбившись в кругу и дрожа атласной кожей, стоят лошади. Лев устремляется к ним,
но в это мгновение просыпается весь крааль. Вспыхивает ружейный огонь, гремят выстрелы,
с криком, свистом, гиканьем сбегаются люди. Но Цезарь не хочет упустить добычу; он уже
схватил за загривок жеребенка и влечет его по земле к загородке. Гнев и вкус горячей
лошадиной крови придают ему чрезмерную силу. Взмахом могучей головы он закидывает
животное на спину, вместе с ним высоко над загородкой перелетает на другую сторону и
скрывается в темноте ночи.

Сторож зажег лампу. Свет ее упал на глаза Цезарю, и он проснулся. Сначала лев долго не
мог прийти в себя; он даже чувствовал до сих пор на языке вкус свежей крови. Но как только
он понял, где он находится, то быстро вскочил на ноги и заревел таким гневным голосом,
какого еще никогда не слыхали вздрагивающие постоянно при львином реве обезьяны, ламы
и зебры. Львица проснулась и, лежа, присоединила к нему свой голос.

Цезарь уже не помнил своего сна, но никогда еще эта тесная клетка с решеткой, эти
ненавистные лампы, эти человеческие фигуры так его не раздражали. Он метался из угла в
угол, злобно рычал на львицу, когда она попадалась на дороге, и останавливался только для
того, чтобы в бешеном реве выразить весь бессильный, но страшный гнев Цезаря, запертого
в тюрьме.

– Пож-жалуйте, господа! Нач-чинается объяснение зверей. Пож-жалуйте! – закричал у входа
сторож-немец.

Господа, в числе которых было десять – двенадцать дам с детьми и няньками, несколько
гимназистов и юнкеров и человек тридцать хорошо одетых мужчин, подошли и окружили
сторожа. Остальная публика глазела сзади, из-за барьера. Сторож стал спиною к первой
клетке и, постукивая за спиной палочкой по решетке, начал объяснение:

– А вот-с ам-мериканский дико-образ. Тело его снабжено длинными колючими иглами,
которые он бросает в преследующих его врагов…

Объяснение свое он проговорил заученным тоном, с полнейшим равнодушием к самому
дикобразу, и перешел к следующему номеру.

– А вот-с черная пантера, или черная смерть, называется иначе гробокопательница.
Разрывает могилы и пожирает трупы с кожей, с костями и даже с волосами. Пос-сторонитесь,
господа. Детям не видно…

Публика наклонялась к решетке, но ничего не видала, кроме двух зеленых горящих глаз в
самом углу клетки.

– Може, там никакой пантеры нема? – заметил с галереи чей-то голос.

Page 57/111