Page 58 - Белый пудель
P. 58

Потом сторож объяснял гамадрила, который «ходит гулять на люна, а если нет люна, то без
       люна, и кушает яйца крокодила». Затем он показывал находящегося в ящике «змея Кейлон с
       острова Цейлон». Этот змей не ядовит, только мускулом давит, а самого его видеть нельзя,
       потому что «если ящик открывайт, – змей бистро убегайт».

       Наконец толпа остановилась перед клеткой льва.


       – А вот африканский лев. Называется Цезарь. Стоит двадцать пять тысяч марок. И со своей
       львицей, стоящей одиннадцать тысяч марок, – запел сторож.

       Затем в его руках очутилась неизвестно откуда появившаяся жестяная кружка, и он,
       потряхивая находящимися в ней медяками, протягивая ее публике, сказал:

       – Сейчас начнется блестящее представление: укрощение львов и кормление диких зверей.
       Пожертвуйте, господа, кто что может, в пользу служащих зверинца.

       И в это время свободной рукой он зазвонил в колокольчик, возвещающий начало
       представления. Десять евреев-музыкантов грянули веселый марш.

       – Карльхен, звонят, – сказала чистенькая старая немка, выходя из-за своей кассы и отворяя
       дверь в уборную, где одевался укротитель.

       – Сейчас, – ответил Карльхен. – Затворите, мама, дверь. Холодно.


       Карл Миллер, брат хозяина зверинца, стоял в крошечной дощатой уборной, перед зеркалом,
       уже одетый в розовое трико с малиновым бархатным перехватом ниже живота. Старший
       брат, Иоганн, сидел рядом и зоркими глазами следил за туалетом Карла, подавая ему
       нужные предметы. Сам Иоганн был сильно хром (ему ручной лев исковеркал правую ногу) и
       никогда не выходил в качестве укротителя, а только подавал брату в клетку обручи,
       бенгальский огонь и пистолеты.


       – Вот румяна, – сказал Иоганн, протягивая брату коробку. – Положи немного.

       Карл действительно был бледен. При первых же звуках музыки он почувствовал, как кровь
       сбежала с его лица и горячей волной прихлынула к сердцу и как руки его похолодели и
       приобрели какую-то особенную цепкость. Но это волнение не было волнением трусости. Уже
       два года Карл укрощал львов и каждый день испытывал одно и то же чувство – подъема
       нервов.

       Музыка, трико, боязливое и почтительное любопытство толпы, бенгальский огонь, наконец,
       прилив воли и отваги во время представления в клетке и страшная нравственная сила,
       которую он в это время чувствовал во всем своем существе и особенно во взоре,
       заставлявшем льва робко пятиться в угол, – все это заранее, еще при одевании, волновало
       его.

       Положив на щеки слой румян и подведя карандашом нижние и верхние веки, отчего глаза его
       стали громадными и заблестели, Карл надел на шею малиновый воротник, украшенный
       аграмантом с блестками, и посмотрелся в зеркало. На него глянуло смелое и взволнованное,
       очень красивое лицо, с крутым, упрямым подбородком, с большими голубыми глазами,
       смотревшими с дерзкой улыбкой.


       – Хлыст! – приказал отрывисто Карл, поправляясь перед зеркалом.

       Старший брат поспешно подал ему длинный бич, а сам отошел к дверям, чтобы их широко
       отворить перед выходом Карла, и заботливо ощупал в кармане револьвер…


       Карл швырнул зеркало на комод и сделал руками и ногами несколько быстрых движений,

                                                        Page 58/111
   53   54   55   56   57   58   59   60   61   62   63