Page 84 - Белый пудель

– Пожалуйста, добрейший мой Аркадий Николаевич, не просите. Вы знаете, как мне больно
вас огорчать отказом…

– Ну хоть что-нибудь, Антон Григорьевич. И для меня и для детей это будет навсегда
историческим событием, – продолжал просить хозяин.

В это время Юрия попросили играть вальс, и он не услышал, что ответил тот, кого называли
Антоном Григорьевичем. Он играл поочередно вальсы, польки и кадрили, но из его головы не
выходило царственное лицо необыкновенного гостя. И тем более он был изумлен, почти
испуган, когда почувствовал на себе чей-то взгляд, и, обернувшись вправо, он увидел, что
Антон Григорьевич смотрит на него со скучающим и нетерпеливым видом и слушает, что ему
говорит на ухо Руднев.

Юрий понял, что разговор идет о нем, и отвернулся от них в смущении, близком к
непонятному страху. Но тотчас же, в тот же самый момент, как ему казалось потом, когда он
уже взрослым проверял свои тогдашние ощущения, над его ухом раздался
равнодушно-повелительный голос Антона Григорьевича:

– Сыграйте, пожалуйста, еще раз рапсодию № 2.

Он заиграл, сначала робко, неуверенно, гораздо хуже, чем он играл в первый раз, но
понемногу к нему вернулись смелость и вдохновение. Присутствие

того, властного и необыкновенного человека почему-то вдруг наполнило его душу
артистическим волнением и придало его пальцам исключительную гибкость и послушность.
Он сам чувствовал, что никогда еще не играл в своей жизни так хорошо, как в этот раз, и,
должно быть, не скоро будет еще так хорошо играть.

Юрий не видел, как постепенно прояснялось хмурое чело Антона Григорьевича и как
смягчалось мало-помалу строгое выражение его губ, но когда он кончил при общих
аплодисментах и обернулся в ту сторону, то уже не увидел этого привлекательного и
странного человека. Зато к нему подходил с многозначительной улыбкой, таинственно
подымая вверх брови, Аркадий Николаевич Руднев.

– Вот что, голубчик Азагаров, – заговорил почти шепотом Аркадий Николаевич, – возьмите
этот конвертик, спрячьте в карман и не потеряйте, – в нем деньги. А сами идите сейчас же в
переднюю и одевайтесь. Вас довезет Антон Григорьевич.

– Но ведь я могу еще хоть целый вечер играть, – возразил было мальчик.

– Тсс!.. – закрыл глаза Руднев. – Да неужели вы не узнали его? Неужели вы не догадались,
кто это?

Юрий недоумевал, раскрывая все больше и больше свои огромные глаза. Кто же это мог
быть, этот удивительный человек?

– Голубчик, да ведь это Рубинштейн. Понимаете ли, Антон Григорьевич Рубинштейн! И я вас,
дорогой мой, от души поздравляю и радуюсь, что у меня на елке вам совсем случайно выпал
такой подарок. Он заинтересован вашей игрой…

Реалист в поношенном мундире давно уже известен теперь всей России как один из
талантливейших композиторов, а необычайный гость с царственным лицом еще раньше
успокоился навсегда от своей бурной, мятежной жизни, жизни мученика и триумфатора. Но
никогда и никому Азагаров не передавал тех священных слов, которые ему говорил, едучи с
ним в санях, в эту морозную рождественскую ночь, его великий учитель.

1900

Page 84/111