Page 88 - Белый пудель

случайно открыл порох, когда, перетирая в ступке какой-то состав, опалил себе лицо
неожиданным взрывом. Почему же и Нельгину таким же путем не наткнуться на изобретение
золота? С глубокой верой, с таинственным видом, он подолгу жевал, обильно смачивая
слюной, большие комки бумаги, смешивал эту массу с золой из печных труб, с известкой из
стен, с мелом, с замазкой, с песком из плевательницы и со всякой гадостью, какая попадала
ему под руку. Потихоньку от постороннего взгляда он клал эту волшебную смесь куда-нибудь
под пресс: под спальный шкафчик, под классную доску, под учебную скамейку. Через два дня,
с бьющимся сердцем, он вынимал сухую, бесформенную лепешку и шептал сам под нос с
важным, значительным видом:

– Не тот состав. Чего-то не хватает…

Впрочем, это увлечение алхимией заняло у него не более двух недель. Его сменила полоса
влюбленности.

Раз в неделю в пансион приезжал учитель танцев Петр Алексеевич – круглый, седой, гибкий,
подвижной, всегда в прекрасном фраке, сияющий, добродушный – в сопровождении
лохматого и унылого скрипача. Тогда в приемную залу, в блестящем паркете которой
пленительно отражались люстры, кенкеты, мраморные стены и бронзовые бюсты, собирали с
разных половин мальчиков и девочек старшего класса. Урок танцев был единственным
случаем, когда они встречались сравнительно близко, потому что в церкви и даже за обедом
они были далеко разделены. Конечно, у мальчишек девочки всегда считались низшими,
презренными существами, слабосильными, фискалами, плаксами и неженками. Оттого, стоя
в паре со своей дамой и проделывая с нею под унылую скрипку «па-де-баск» и
«па-де-глиссе», считалось особенным мужским шиком дернуть ее за косичку, ущипнуть за
руку, сдавить пальцы до боли. И вот Нельгин, который никогда не боялся идти наперекор
общим мнениям, взял да в один прекрасный зимний полдень и влюбился в хорошенькую
Мухину, в немного всегда заспанную смуглянку, черноглазую, чуть-чуть скуластую, с милыми
родинками на щеках и на подбородке. И мало того, что влюбился, но громко заявил об этом
перед всем классом и сказал, что тому, кто будет становиться в пару с Мухиной или скажет о
ней что-нибудь неуважительное, тому он немедленно побьет морду до крови. Нельгин не был
из первых силачей, но он сам давно уже распространил таинственный, многозначительный
слух, что он «скрывает силу». Для поддержания в товарищах такого мнения он иногда, по
утрам, в умывальнике очень сильно намыливал себе руки и так долго тер их, что пена
совершенно впитывалась в кожу. А когда его спрашивали, для чего он это делает, он отвечал,
с сумрачным видом топорща плечи:

– Так надо. Чтобы кулаки были крепче…

И тогда во всем классе пошла поголовная мода на любовь. Решительно все перевлюблялись
самовольно, поделив между собою девочек, точно средневековые завоеватели рабынь.
Наиболее сильные и разбитные выбрали себе самых высоких, самых толстых и самых
румяных. Слабых оставили слабеньким, зеленым и хилым. Нельгин пошел еще дальше.
Однажды вечером он долго что-то писал, низко склонившись над листом почтовой бумаги,
подпирал от усердия щеку изнутри языком и сопел. Потом украсил листок переводной
картинкой, сунул его в розовый конверт, а на конверте наклеил налепную картинку. На первом
же уроке танцев он, потея от стыда и страха, сунул Мухиной в руку свое послание. Там были
стихи и проза. Девочка смутилась гораздо меньше, чем можно было предполагать: она
быстро засунула письмо куда-то под передник и даже не покраснела. А на другой день, во
время урока закона Божьего, раздался в коридоре тяжкий топот и звон колокольчиков, отчего
чуткое сердце Нельгина похолодело и затосковало. Полуоткрылась дверь, и в ней показалось
огромное серое лицо с мясистым носом, а затем рука с подзывающим указательным
пальцем.

– Нельгин! Иди-ка сюда, любезный!

Page 88/111