Page 86 - Белый пудель

знал умом, но все это было скучное, взрослое, не настоящее и не главное, и он ему не верил,
а верил в собственное, яркое, заманчивое и сказочно-прекрасное, верил, как в день и ночь,
как в булку и яблоко, как в свои руки и ноги. Для него Наровчат был богатым людным
городом, вроде Москвы, но несколько красивее, а вокруг шумели дремучие леса,
расстилались непроходимые болота, текли широкие и быстрые реки. В бабушкиных деревнях
жили тысячи преданных крепостных, не пожелавших уходить на волю. Отец был
могущественным человеком, грозным судьею, великодушным барином. Брат Сергей
отличался сверхчеловеческой силой: одной рукой останавливал бешеную тройку и ударом
кулака пробивал насквозь стены. Брат Иннокентий изобрел и построил удивительную
машину, бегавшую по земле, плававшую по воде и под водою и летавшую в воздухе. Брат
Борис один владел секретом приготовлять одежду цвета воздуха: надев ее, всякий
становился невидимкой. Сам же Миша Нельгин замечательно скакал на белом арабском
иноходце и метко стрелял из ружья, хотя и маленького, но вовсе не игрушечного, а
взаправдышного, бившего на целую версту.

Главным занятием четырех братьев были великие кровавые подвиги против местных
разбойников, населявших мрачные дебри наровчатских лесов. И – Бог мой! – что это были за
богатырские подвиги, военные хитрости, ночные засады, перестрелки, ночлеги в лесных
трущобах у костров. Как часто четыре брата беззвучно, целыми часами подползали на
животах к становищу врагов, как они прикидывались мертвыми, чтобы выведать разбойничьи
секреты, как они, спасаясь от преследования, ныряли и плыли под водой на сотни шагов, как
послушно прибегали их верные кони на условный свист! А сам Миша, чтобы замаскировать от
разбойников свой маленький рост, а отчасти и для большей достоверности рассказа всегда
носил под штанами привязанные ходули, а на лице прицепные усы и бороду, свои разговоры
с разбойниками вел страшным, толстым, звериным голосом. Разбойников ловили, сажали в
острог, отправляли в Сибирь, но так как с их исчезновением пропадала и канва для жутких и
сладких рассказов, то на другой же вечер они убегали из тюрьмы или острога и снова
появлялись в окрестностях знаменитого города, пылая жаждой мести и наводя ужас на
мирных жителей. Их разбойничьи имена были такие: Гаврюшка, Орешка, Фома Кривой и
Степан Клеветник. И с необыкновенной ясностью видел мальчик их красные волосатые рожи,
белые зубы, коренастые, корявые тела, красные рубахи и длинные кухонные ножи за поясом.

Классной дамой в группе Нельгина была Ольга Алексеевна, маленькая румяная толстушка с
черными усиками на верхней губе. Среди остальных чудовищ в юбках, старых, тощих, желтых
дев с подвязанными ушами, горлами и щеками, злых, крикливых, нервных, среди всех
классных дам, которых у мальчиков и девочек в разных классах было до двадцати, – она одна
на всю жизнь оставила у Нельгина сравнительно отрадное впечатление, но и она была не без
упреков. Иногда бывала мила, приветлива и ласкова, иногда же выходила по утрам из своей
комнатки бледная, с головой, повязанной полотенцем, с запахом туалетного уксуса и тогда
становилась нетерпеливой, придирчивой, кричала, стучала маленьким кулачком по столу и
сама плакала от раздражения. Любила и поощряла нашептывание и даже до такой степени,
что, случалось, в угоду ей один мальчишка ехидно втравлял другого в какую-нибудь
невинную, но недозволенную пакость, а потом стремительно бежал к классной даме и,
захлебываясь от восторга, с пузырями на губах, доносил.

И вот случилось так, что однажды, в ту полосу, когда Нельгин был в немилости, кто-то из его
товарищей доложил Ольге Алексеевне об изумительных героических похождениях Миши, и
она совершила большую несправедливость: позвала рассказчика и жестоко, но с
неотразимой правдой доказала вздорность его россказней и, постепенно увлекаясь и краснея
от охватившего ее гнева, назвала его вралишкой и лгуном. Услужливый хохот других
мальчиков еще более ее подзадоривал. Наконец она склеила из белой бумаги высокий
остроконечный колпак, написала на нем чернилами кистью жирное слово «лгун» и велела
Нельгину носить этот позорный убор целых три дня, снимая его только во время занятий, за
едой, на молитве и в спальной. Тогда мальчик сжался, затаился, но увлекательность

Page 86/111