Page 82 - Белый пудель

кадрилей, я играю еще все сонаты Бетховена, вальсы Шопена и рапсодии Листа.

– Воображаю! – деланно, точно актриса на сцене, уронила Лидия, задетая этим
самоуверенным ответом.

Мальчик перевел глаза на Таню, в которой он инстинктивно угадал заступницу, и теперь эти
огромные глаза приняли умоляющее выражение.

– Пожалуйста, прошу вас… позвольте мне что-нибудь сыграть…

Чуткая Таня поняла, как больно затронула Лидия самолюбие мальчика, и ей стало жалко его.

А Тина даже запрыгала на месте и захлопала в ладоши от радости, что эта противная
гордячка Лидия сейчас получит щелчок.

– Конечно, Танечка, конечно, пускай сыграет, – упрашивала она сестру, и вдруг со своей
обычной стремительностью, схватив за руку маленького пианиста, она потащила его в залу,
повторяя: – Ничего, ничего… Вы сыграете, и она останется с носом… Ничего, ничего.

Неожиданное появление Тины, влекшей на буксире застенчиво улыбавшегося реалистика[9],
произвело общее недоумение. Взрослые один за другим переходили в залу, где Тина, усадив
мальчика на выдвижной табурет, уже успела зажечь свечи на великолепном шредеровском
фортепиано.

Реалист взял наугад одну из толстых, переплетенных в шагрень нотных тетрадей и раскрыл
ее. Затем, обернувшись к дверям, в которых стояла Лидия, резко выделяясь своим белым
атласным платьем на черном фоне неосвещенной гостиной, он спросил:

– Угодно вам «Rapsodie Hongroise»[10] № 2 Листа?

Лидия пренебрежительно выдвинула вперед нижнюю губу и ничего не ответила. Мальчик
бережно положил руки на клавиши, закрыл на мгновение глаза, и из-под его пальцев
полились торжественные, величавые аккорды начала рапсодии. Странно было видеть и
слышать, как этот маленький человечек, голова которого едва виднелась из-за пюпитра,
извлекал из инструмента такие мощные, смелые, полные звуки. И лицо его как будто бы
сразу преобразилось, просветлело и стало почти прекрасным; бледные губы слегка
полуоткрылись, а глаза еще больше увеличились и сделались глубокими, влажными и
сияющими.

Зала понемногу наполнялась слушателями. Даже Аркадий Николаевич, любивший музыку и
знавший в ней толк, вышел из своего кабинета. Подойдя к Тане, он спросил ее на ухо:

– Где вы достали этого карапуза?

– Это тапер, папа, – ответила тихо Татьяна Аркадьевна. – Правда, отлично играет?

– Тапер? Такой маленький? Неужели? – удивлялся Руднев. – Скажите пожалуйста, какой
мастер! Но ведь это безбожно заставлять его играть танцы.

Когда Таня рассказала отцу о сцене, происшедшей в передней, Аркадий Николаевич покачал
головой.

– Да, вот оно что… Ну, что ж делать, нельзя обижать мальчугана. Пускай поиграет, а потом
мы что-нибудь придумаем.

Когда реалист окончил рапсодию, Аркадий Николаевич первый захлопал в ладоши. Другие
также принялись аплодировать. Мальчик встал с высокого табурета, раскрасневшийся и

Page 82/111