Page 91 - Белый пудель

обещал бы искренно не побежать, но все-таки побежал бы… Словом, в мнении
воспитательниц, он навсегда оставался мальчиком-лгуном.

– Она ко мне придирается, и я больше не могу. Совсем никак не могу, – говорил ночью
Нельгин, сидя в ногах у Амирова, а рядом с ним, приподнявшись на локте, лежал Юрьев. –
Она ко мне придирается, и нет больше моего никакого терпения. Завтра я убегу, а вы – как
хотите. Впрочем, это, конечно, будет свинство и вы не товарищи. Читали вы «Дети капитана
Гранта»? Пятнадцати лет был мальчик, а он командовал трехмачтовым кораблем: фок,
бизань, такелаж, грот и там другие вещи и шкоты. Ну, скажем, нам по одиннадцати лет – все
равно. Взять хлеба, посолить, спрятать в карман, потом мы пойдем на квартиру, где жила
бабушка. Она теперь умерла, но остались хозяева: Сергей Фирсович и Аглайда Семеновна –
они меня знают. Мама теперь в Пензе, и они ни о чем не догадаются. Там мы устроим ночлег.
Хотя, конечно, есть и некоторые, которые трусы и подлизы…

Это был с его стороны дипломатический подход. В темноте Нельгин не видел, а как будто
чувствовал, что Юрьев расстегнул рот, а Амиров поднял голову, чтобы было удобно слушать.

– Ну что же? – продолжал Нельгин. – Ну что же? Нас здесь мучают, притесняют, из-за каждой
ерунды ругают и ставят стоять столбом. Вот жаль, что война кончилась! Но очень просто
удрать и в Америку.

– В Америку – это на пароходе, – деловито заметил Амиров.

– Да, на пароходе. Но можно и вплавь, то есть не вплавь, а на лодке. А главное – нужно
запастись провизией и деньгами. Мы (он теперь уже говорил не «я», а «мы» – замечательный
прием всех заговорщиков) переночуем у Сергей Фирсыча. Он нам даст несколько денег,
потом мы садимся на железную дорогу и едем прямо в Наровчат. Из Наровчата (меня там все
знают) едем в наше имение Щербаковку и Зубово (тут его фантазия разгорается, по
обыкновению), нас встречают крестьяне… Молоко, деревенские лепешки, все, что угодно… Я
им продаю сто десятин леса, тогда мы надеваем взрослое платье, садимся опять на
железную дорогу, на пароход и едем в Америку. Впрочем, это все я могу и один, а вы – как
хотите.

– Это верная дорога, – сказал Юрьев.

Амиров подумал и сказал шепотом, но веско:

– Да! А как убежишь, если она с тебя глаз не спускает? А потом кто-нибудь профискалит?
Потом, мы не знаем, как ехать по паровику. Да.

– Ну, паровик – это чепуха. Я все знаю. Завтра на прогулке она будет ходить со своими
любимчиками туда и сюда. Как повернулась спиной, – жжик в кусты, а там через парк. Через
Яузу вплавь. До Кудринской площади дойдем к вечеру, а потом, уж вы поверьте мне, все
будет как следует. Я даю мое честное, благородное слово.

Нетрудно было ему увлечь мальчиков: Юрьева, который всегда шел за смелым,
предприимчивым Нельгиным, и Амирова, которому стыдно было из обязательного
молодечества отказаться от компании. Надо еще раз отметить, что Нельгин не хотел их
обманывать: он просто душой поэта и сердцем путешественника верил в то, что все
сделается, как он предполагал.

На другой день на прогулке вышло маленькое осложнение, решившее судьбу побега. Вера
Ивановна рассказывала мальчикам о том, как летело стадо гусей и навстречу ему один гусь.
Была она зла и придирчива. Вероятно, у нее был плохой желудок или долго не получалось
письмо до востребования. Задача о гусях очень заинтересовала Нельгина, и он просунул

Page 91/111