Page 19 - Ночь перед Рождеством

приятелей с мешком, и отворяя дверь.

Кум остолбенел.

— Вот тебе на! — произнёс ткач, опустя руки.

Кумова жена была такого рода сокровище, каких немало на белом свете. Так же как и её муж,
она почти никогда не сидела дома и почти весь день пресмыкалась у кумушек и зажиточных
старух, хвалила и ела с большим аппетитом и дралась только по утрам с своим мужем,
потому что в это только время и видела его иногда. Хата их была вдвое старее шаровар
волостного писаря, крыша в некоторых местах была без соломы. Плетня видны были одни
остатки, потому что всякий выходивший из дому никогда не брал палки для собак, в надежде,
что будет проходить мимо кумова огорода и выдернет любую из его плетня. Печь не топилась
дня по три. Всё, что ни напрашивала нежная супруга у добрых людей, прятала как можно
подалее от своего мужа и часто самоуправно отнимала у него добычу, если он не успевал её
пропить в шинке. Кум, несмотря на всегдашнее хладнокровие, не любил уступать ей и оттого
почти всегда уходил из дому с фонарями под обоими глазами, а дорогая половина, охая,
плелась рассказывать старушкам о бесчинстве своего мужа и о претерпенных ею от него
побоях.

Теперь можно себе представить, как были озадачены ткач и кум таким неожиданным
явлением. Опустивши мешок, они заступили его собою и закрыли полами; но уже было
поздно: кумова жена хотя и дурно видела старыми глазами, однако ж мешок заметила.

— Вот это хорошо! — сказала она с таким видом, в котором заметна была радость ястреба.
— Это хорошо, что наколядовали столько! Вот так всегда делают добрые люди; только нет, я
думаю, где-нибудь подцепили. Покажите мне сей час, слышите, покажите сей же час мешок
ваш!

— Лысый чёрт тебе покажет, а не мы, — сказал, приосанясь, кум.

— Тебе какое дело? — сказал ткач, — мы наколядовали, а не ты.

— Нет, ты мне покажешь, негодный пьяница! — вскричала жена, ударив высокого кума
кулаком в подбородок и продираясь к мешку.

Но ткач и кум мужественно отстояли мешок и заставили её попятиться назад. Не успели они
оправиться, как супруга выбежала в сени уже с кочергою в руках. Проворно хватила кочергою
мужа по рукам, ткача по спине и уже стояла возле мешка.

— Что мы допустили её? — сказал ткач очнувшись.

— Э, что мы допустили! а отчего ты допустил? — сказал хладнокровно кум.

— У вас кочерга, видно, железная! — сказал после небольшого молчания ткач, почёсывая
спину. — Моя жинка купила прошлый год на ярмарке кочергу, дала пивкопы[42], — та
ничего… не больно…

Между тем торжествующая супруга, поставив на пол каганец[43], развязала мешок и
заглянула в него. Но, верно, старые глаза её, которые так хорошо увидели мешок, на этот раз
обманулись.

— Э, да тут лежит целый кабан! — вскрикнула она, всплеснув от радости в ладоши.

— Кабан! слышишь, целый кабан! — толкал ткач кума. — А всё ты виноват!

— Что ж делать! — произнёс, пожимая плечами, кум.

Page 19/37