Page 22 - Ночь перед Рождеством
P. 22

стал подшучивать над чёртом. Его забавляло до крайности, как чёрт чихал и кашлял, когда он
       снимал с шеи кипарисный крестик и подносил к нему. Нарочно поднимал он руку почесать
       голову, а чёрт, думая, что его собираются крестить, летел ещё быстрее. Всё было светло в
       вышине. Воздух в лёгком серебряном тумане был прозрачен. Всё было видно; и даже можно
       было заметить, как вихрем пронёсся мимо их, сидя в горшке, колдун; как звёзды, собравшись
       в кучу, играли в жмурки; как клубился в стороне облаком целый рой духов; как плясавший при
       месяце чёрт снял шапку, увидавши кузнеца, скачущего верхом; как летела возвращавшаяся
       назад метла, на которой, видно, только что съездила, куда нужно, ведьма… много ещё дряни
       встречали они. Всё, видя кузнеца, на минуту останавливалось поглядеть на него и потом
       снова неслось далее и продолжало своё; кузнец всё летел; и вдруг заблестел перед ним
       Петербург весь в огне. (Тогда была по какому-то случаю иллюминация.) Чёрт, перелетев
       через шлагбаум, оборотился в коня, и кузнец увидел себя на лихом бегуне середи улицы.




       Боже мой! стук, гром, блеск; по обеим сторонам громоздятся четырёхэтажные стены; стук
       копыт коня, звук колеса отзывались громом и отдавались с четырёх сторон; домы росли и
       будто подымались из земли на каждом шагу; мосты дрожали; кареты летали; извозчики,
       форейторы кричали; снег свистел под тысячью летящих со всех сторон саней; пешеходы
       жались и теснились под домами, унизанными плошками, и огромные тени их мелькали по
       стенам, досягая головою труб и крыш. С изумлением оглядывался кузнец на все стороны.
       Ему казалось, что все домы устремили на него свои бесчисленные огненные очи и глядели.
       Господ в крытых сукном шубах он увидел так много, что не знал, кому шапку снимать. «Боже
       ты мой, сколько тут панства! — подумал кузнец. — Я думаю, каждый, кто ни пройдёт по улице
       в шубе, то и заседатель, то и заседатель! а те, что катаются в таких чудных бричках со
       стёклами, те когда не городничие, то, верно, комиссары, а может, ещё и больше». Его слова
       прерваны были вопросом чёрта: «Прямо ли ехать к царице?» «Нет, страшно, — подумал
       кузнец. — Тут где-то, не знаю, пристали запорожцы, которые проезжали осенью чрез
       Диканьку. Они ехали из Сечи с бумагами к царице; всё бы таки посоветоваться с ними».

       — Эй, сатана, полезай ко мне в карман да веди к запорожцам!

       Чёрт в одну минуту похудел и сделался таким маленьким, что без труда влез к нему в карман.
       А Вакула не успел оглянуться, как очутился перед большим домом, вошёл, сам не зная как,
       на лестницу, отворил дверь и подался немного назад от блеска, увидевши убранную комнату,
       но немного ободрился, узнавши тех самых запорожцев, которые проезжали через Диканьку,
       сидевших на шёлковых диванах, поджав под себя намазанные дёгтем сапоги, и куривших
       самый крепкий табак, называемый обыкновенно корешками.

       — Здравствуйте, панове! помогай бог вам! вот где увиделись! — сказал кузнец, подошедши
       близко и отвесивши поклон до земли.

       — Что там за человек? — спросил сидевший перед самым кузнецом другого, сидевшего
       подалее.

       — А вы не познали? — сказал кузнец, — это я, Вакула, кузнец! Когда проезжали осенью через
       Диканьку, то прогостили, дай боже вам всякого здоровья и долголетия, без малого два дни. И
       новую шину тогда поставил на переднее колесо вашей кибитки.

       — А! — сказал тот же запорожец, — это тот самый кузнец, который малюет важно. Здоров о,
       земляк, зачем тебя бог принёс?

       — А так, захотелось поглядеть, говорят…

       — Что ж, земляк, — сказал, приосанясь, запорожец и желая показать, что он может говорить
       и по-русски, — што балшой город?

                                                        Page 22/37
   17   18   19   20   21   22   23   24   25   26   27