Page 63 - Севастопольские рассказы

взглядом, говорившими: «я только приятель вашего полкового командира. Вы не ко мне
являетесь, и я от вас никакой почтительности не могу и не хочу требовать». «Странно, –
думал Козельцов, глядя на своего командира, – только 7 недель, как он принял полк, а как уж
во всем его окружающем в его одежде, осанке, взгляде видна власть полкового командира,
эта власть, основанная не столько на летах, на старшинстве службы, на военном
достоинстве, сколько на богатстве полкового командира. Давно ли, – думал он, – этот самый
Батрищев кучивал с нами, носил по неделям ситцевую немаркую рубашку и едал, никого не
приглашая к себе, вечные битки и вареники? А теперь! голландская рубашка уж торчит из-под
драпового с широкими рукавами сюртука, 10-ти рублевая сигара в руке, на столе 6-рублевый
лафит, – всё это закупленное по невероятным ценам через квартермейстера в Симферополе;
– и в глазах это выражение холодной гордости аристократа богатства, которое говорит вам:
хотя я тебе и товарищ, потому что я полковой командир новой школы, но не забывай, что у
тебя 60 рублей в треть жалованья, а у меня десятки тысяч проходят через руки, и поверь, что
я знаю, как ты готов бы полжизни отдать за то только, чтобы быть на моем месте.

– Вы долгонько лечились, – сказал полковник Козельцову, холодно глядя на него.

– Болен был, полковник, еще и теперь рана хорошенько не закрылась.

– Так вы напрасно приехали, – с недоверчивым взглядом на плотную фигуру офицера сказал
полковник. – Вы можете однако исполнять службу?

– Как же-с, могу-с.

– Ну и очень рад-с. Так вы примите от прапорщика Зайцова 9-ю роту – вашу прежнюю: сейчас
же вы получите приказ.

– Слушаю-с.

– Потрудитесь, когда вы пойдете, послать ко мне полкового адъютанта, – заключил полковой
командир, легким поклоном давая чувствовать, что аудиенция кончена.

Выйдя из блиндажа, Козельцов несколько раз промычал что-то и подернул плечами, как
будто ему было от чего-то больно, неловко или досадно, и досадно не на полкового
командира (не за что), а сам собой и всем окружающим он был как будто недоволен.
Дисциплина и условие ее – субординация только приятно, как всякие обзаконенные
отношения, – когда она основана, кроме взаимного сознания в необходимости ее, на
признанном со стороны низшего превосходства в опытности, военном достоинстве или даже
просто в моральном совершенстве; но зато, как скоро дисциплина основана, как у нас часто
случается, на случайности или денежном принципе, – она всегда переходит с одной стороны
в важничество, с другой – в скрытую зависть и досаду и, вместо полезного влияния
соединения масс в одно целое, производит совершенно противоположное действие. Человек,
не чувствующий в себе силы внутренним достоинством внушить уважение, инстинктивно
боится сближения с подчиненными и старается внешними выражениями важности отдалить
от себя критику. Подчиненные, видя одну эту внешнюю, оскорбительную для себя сторону,
уже за ней, большею частью несправедливо, не предполагают ничего хорошего.

16.

Козельцов, прежде чем итти к своим офицерам,

пошел поздороваться с своею ротой и посмотреть, где она стоит. Бруствера из туров, фигуры

Page 63/326