Page 62 - Севастопольские рассказы

15.

Старший Козельцов, встретив на улице солдата своего полка, с ним вместе направился
прямо к 5-му бастиону.

– Под стенкой держитесь, ваше благородие! – сказал солдат.

– А что?

– Опасно, ваше благородие; вон она аж через несеть, – сказал солдат, прислушиваясь к звуку
просвистевшего ядра, ударившегося о сухую дорогу по той стороне улицы.

Козельцов, не слушая солдата, бодро пошел по середине улицы.

Всё те же были улицы, те же, даже более частые, огни, звуки, стоны, встречи с ранеными и те
же батареи, бруствера и траншеи, какие были весною, когда он был в Севастополе; но всё
это почему-то было теперь грустнее и вместе энергичнее, – пробоин в домах больше, огней в
окнах уже совсем нету, исключая Кущина дома (госпиталя), женщины ни одной не
встречается, – на всем лежит теперь не прежний характер привычки и беспечности, а
какая-то печать тяжелого ожидания, усталости и напряженности.

Но вот уже последняя траншея, вот и голос солдатика П. полка, узнавшего своего прежнего
ротного командира, вот и 3-й батальон стоит в темноте, прижавшись у стенки, мгновенно
освещаемый выстрелами и слышный сдержанным говором и побрякиванием ружей.

– Где командир полка? – спросил Козельцов.

– В блиндаже у флотских, ваше благородие! – отвечал услужливый солдатик. – Пожалуйте, я
вас провожу.

Из траншеи в траншею солдат привел Козельцова к канавке в траншее. В канавке сидел
матрос, покуривая трубочку; за ним виднелась дверь, в щели которой просвечивал огонь.

– Можно войти?

– Сейчас доложу, – и матрос вошел в дверь.

Два голоса говорили за дверью.

– Ежели Пруссия будет продолжать держать нейтралитет, – говорил один голос, – то Австрия
тоже…

– Да что Австрия, – говорил другой, – когда славянские земли… Ну, проси.

Козельцов никогда не был прежде в этом блиндаже. Он поразил его своей щеголеватостью.
Пол был паркетный, ширмочки закрывали дверь. Две кровати стояли по стенам, в углу висела
большая в золотой ризе икона Божьей Матери, и перед ней горела розовая лампадка. На
одной из кроватей спал моряк, совершенно одетый, на другой, перед столом, на котором
стояло две бутылки начатого вина, сидели разговаривавшие – новый полковой командир и
адъютант. Хотя Козельцов далеко был не трус и решительно ни в чем не был виноват ни
перед правительством, ни перед полковым командиром, он робел, и поджилки у него
затряслись при виде полковника, бывшего недавнего своего товарища: так гордо встал этот
полковник и выслушал его. Притом и адъютант, сидевший тут же, смущал своей позой и

Page 62/326